Книга До и после - Эмма Миллс

Он пожал плечами:

– Все как есть.

Я взяла у Фостера номер Эзры, вышла в коридор и позвонила ему. Гудки все шли и шли, и где-то между гудками я вдруг запаниковала: какого черта я собралась говорить?

– Алло?

– Э-э, привет. Здравствуйте. Это Эзра?

– Да.

– Это Девон. Девон Теннисон.

Пауза.

– Что случилось? – спросил он.

– Фостер… – Уффф. – Ну то есть… Фостер хотел. И я тоже…

Вот бы из неловких разговоров можно было катапультироваться. Хотя, конечно, бросить трубку – тоже вариант.

– Короче, дело в его маме, – сказала я через пару мгновений, когда собралась с мыслями. – Фостер тебе о ней рассказывал?

– Да.

– В общем, она… Мои родители… – Дыши, думай. – Он остается у нас. Навсегда. Официально. Мы вот только что узнали, и… И мы с Фостером хотели узнать, не хочешь ли ты зайти… в гости. Потому что…

И почему же? Потому что ты нам нужен? Я не могла этого сказать, поэтому так и не закончила фразу. На том конце провода какое-то время молчали, а потом Эзра сказал:

– Скоро буду.

И он не обманул. Не прошло и десяти минут, как к дому подъехал блестящий пикап Эзры Линли.

Мы втроем уселись на кровать Фостера и включили «Невероятные приключения Билла и Теда»[29]. Фостер заставил меня сесть посередине. Через некоторое время Фостер снял шлем, положил голову на подушку и закрыл глаза. Я поерзала на кровати, несколько раз задев Эзру рукавом. Кровать была маловата для троих.

Я поняла, что Фостер заснул, и внезапно мне показалось, будто мы с Эзрой в самом деле остались одни. Что-то побудило меня начать разговор.

– Какие ты выбрал университеты? – спросила я, не отрывая взгляда от экрана.

– Что, прости?

– Ты говорил, что рассматриваешь приглашения из четырех университетов. Скажешь, из каких или это тайна?

Он скороговоркой перечислил названия четырех крупных университетов нашего штата.

– Все близко, – сказала я.

– Там все отлично с футболом. Но да, они еще и близко. Просто… моя мама…

Эзра не закончил. Он перевел взгляд на Фостера – точно решил, что в его присутствии разговаривать о мамах было нельзя. Но Фостер ровно и спокойно дышал во сне. Никакого внутреннего сигнала тревоги при слове «мама» у него не включилось.

– Спасибо, что позвонила, – наконец произнес Эзра.

– Это Фостер предложил, – ответила я, хотя прекрасно помнила, что идея была моя.

Эзра кивнул:

– Жаль, что вам приходится через такое проходить. Если я чем-то могу помочь, то…

– Ты уже, – вылетело у меня. – В смысле, помогаешь. Ты и так уже помогаешь.

Эзра еще раз кивнул, и мы повернулись к телевизору. Вскоре я задремала, а когда открыла глаза, на улице стало совсем темно, фильм кончился, а Фостера с Эзрой в комнате не было.

20

На следующий день наши играли с командой школы «Индепенденс». Обычно дневные игры были очень веселыми – более радостными и расслабленными, чем вечерние, – но сегодняшняя оказалась не такой. А еще мистер Харпер впервые разрешил мне подержать камеру. И причина всему этому проста. Грязь. Много грязи. И сильный ливень в придачу.

Дождь шел еще со вчерашнего вечера. Проснувшись в комнате Фостера, я спустилась на первый этаж. Фостер, лопая попкорн, смотрел телевизор с моими родителями. Эзра уехал, а на улице начался дождь.

Когда трибуны заполнило море зонтов, а «Рыцари» вышли на стадион, на поле стало грязно, как в аду. К концу первого тайма нельзя было даже различить номера на формах игроков.

У «Индепенденс» была хорошая команда. В первом тайме нашим так и не удалось заработать очков. Пока нападающие сражались друг с другом, мы ходили вдоль поля: мистер Харпер фотографировал, а я держала над нами обоими зонтик и тащила на плече проклятую сумку.

Маршалл начал розыгрыш. На поле началась суматоха, комья грязи полетели в разные стороны, и тут я увидела, как кто-то из наших крепко схватил мяч, начал петлять между нападающими и помчался прямиком к зачетной зоне. Я ни разу не видела, чтобы Эзра так играл. Только когда он пролетел мимо нас, я поняла, что это не Эзра. Это был Кэс.

Мистер Харпер хотел сделать фото, но мимо пронеслась целая орда нападающих, и его лицов забрызгало грязью лицо. Он всучил мне камеру, и в этот самый момент я и сделала победный снимок Кэса в зачетной зоне.

– Дай-ка сюда, – рявкнул мистер Харпер, едва очистив очки от грязи.

Когда тренер послал Фостера на поле, трибуны взорвались аплодисментами. Фостер выбежал к товарищам в мокрой, но все еще чистой форме. Я немного за него беспокоилась. Сегодня утром он ничем не громыхал на кухне, а от психотерапевта в последний раз вернулся подавленным.

На поле все было как обычно: снэп[30], установка мяча, удар. Мяч взлетел, сделал дугу над полем… И ударился о левую стойку ворот. Фостер промазал. Он вернулся на боковую линию. Ребята дружески похлопали его по плечу, но это было слабым утешением. Наши проиграли с разницей в восемь очков.

По дороге домой Фостер молчал.

– Тяжелая игра, – подал голос папа, сидевший за рулем. – Наверное, вообще ничего не было видно.

Фостер не ответил, так что я выдавила:

– Ага.

Дома мама попросила Фостера оставить щитки у заднего входа. Он швырнул их на землю, разбросав повсюду засохшие комья грязи, хлопнул дверью заднего входа и побежал к себе. Мама пошла было за ним, но я ее остановила:

– Давай я с ним поговорю.

Она с недоверием посмотрела на меня:

– Ты серьезно?

– Да.

Я знала, что у нее есть полное право удивляться, но все равно слегка возмутилась.

– Он же мне… – Я все еще не могла произнести слово «брат». – Он как… – Я сдалась. – В общем, я с ним поговорю.

Дверь в комнату Фостера была открыта. Он лежал на кровати лицом вниз.

– Фостер?

– Уходи.

– Что не так?

– Что не так?! – Он сел на кровати. В его глазах читался гнев. – Я команду подвел!

– Любой может промазать. Взять хоть Маркуса – он сто раз лажал.

Фостер не ответил.

– Слушай, ты сделал что мог. Это самое главное.