Книга Возвращение на родину - Томас Гарди

Чердак освещался полукруглым слуховым оконцем, через которое голуби пробирались к своим насиженным местечкам в этой наиболее высокой части надворных строений; и через то же окошко солнце бросало яркий желтый блик на фигуру девушки, когда она, стоя на коленях, погружала обнаженные по локоть руки в вороха мягкого коричневого папоротника, употребляемого эгдонцами, ввиду его изобилия на пустоши, для упаковки всякого рода припасов. Голуби без малейшего страха летали у нее над головой, а поодаль, над краем пола, виднелось освещенное случайными отблесками лицо ее тетки, стоявшей на лесенке, заглядывая на чердак, куда сама не решалась подняться.

- Теперь еще немного коричных, Тамзин. Он когда-то очень их любил, не меньше, чем пепин.

Томазин повернулась и отгребла папоротник из другого угла, где хранились более нежные сорта и откуда ее обдало их густым ароматом. Прежде чем выбирать яблоки, она остановилась на минуту.

- Милый Клайм, как-то он теперь выглядит? - проговорила она, подняв голову к слуховому окну, и в прямом луче света так засияли ее каштановые волосы и прозрачная кожа, как будто солнце пронизывало ее насквозь.

- Будь он тебе по-другому мил, - отозвалась миссис Ибрайт со своей лесенки, - вот тогда это была бы действительно радостная встреча.

- Какая польза, тетя, говорить о том, чего уж не изменишь?

- Есть польза, - уже с сердцем ответила ее тетка. - Не говорить кричать надо о своих прошлых ошибках, чтобы другие девушки знали и остерегались.

Томазин снова склонилась над яблоками.

- Я, значит, должна служить острасткою для других, как воры, пьяницы и игроки, - тихо проговорила она. - Вот в какой компании я оказалась! А разве я на самом деле такая? Это же нелепость! Но почему, тетя, все так держат себя со мной, словно хотят, чтобы я в это поверила? Почему не судят обо мне по моим поступкам? Ну посмотрите на меня сейчас, когда я тут стою на коленях и собираю яблоки, - похожа я на потерянную женщину?.. Дай бог, чтобы все честные девушки были так честны, как я! - добавила она с горячностью.

- Чужие не видят тебя, как я сейчас тебя вижу, - сказала миссис Ибрайт, - они судят по ложным слухам. Ах, глупая вся эта история, и моя тоже тут есть вина.

- Да, как легко сделать ошибку! - ответила Томазин. Губы у нее дрожали и глаза были так полны слез, что она еле могла различить яблоки среди папоротника, который продолжала усердно ворошить, чтобы скрыть волнение.

- Когда кончишь с яблоками, - сказала ее тетка, спускаясь с лесенки, сходи вниз, и мы пойдем нарвем остролиста. Сейчас на пустоши никого нет, никто на тебя глазеть не будет. Надо достать веток с ягодками, а то Клайм не поверит, что мы готовились к его встрече.

Собрав яблоки, Томазин спустилась с чердака, и вдвоем с теткой они прошли сквозь белый тын на пустошь. Справа ясно и четко вырисовывались холмы, и, как часто бывает в солнечный зимний день, все видимое вглубь пространство игрою света делилось на несколько планов; самый воздух на разных расстояниях казался окрашенным по-разному; лучи, озарявшие ближний план, явственно струились поверх более дальних, шафрановый слой света накладывался на густо-синий, а за ними у самого края земли лежала укутанная в холодный серый свет даль.

Они дошли до того места, где росли остролисты; это была коническая впадина, так что верхушки деревьев еле возвышались над общим уровнем почвы. Томазин ступила в развилину одного куста, как уже не раз делала с той же целью в более счастливые дни, и принесенным с собой топориком стала обрубать густо усеянные ягодками ветви.

- Не поцарапай себе лицо, - сказала ее тетка; она стояла на краю впадины, глядя на девушку, угнездившуюся среди массы блестяще-зеленых и алых веток. - Пойдешь со мной вечером встречать его?

- Мне бы очень хотелось. А то выйдет, как будто я его забыла, ответила Томазин, сбрасывая ветку наземь. - Правда, не так уж это важно; я принадлежу другому, этого уж ничем не искупишь. И я должна выйти за него, хотя бы из гордости.

- Боюсь... - начала миссис Ибрайт.

- Ну да, вы думаете: "Такая слабая девчонка, как она заставит мужчину жениться на ней, если он не хочет?" Но я вам одно скажу, тетя: мистер Уайлдив не распутник, как и я не потерянная женщина. Просто он такой... ну, резкий, что ли, и не хочет подольщаться к тем, кто его не любит.

- Томазин, - сдержанно сказала миссис Ибрайт, пристально глядя на племянницу, - ты что, думаешь обмануть меня этой защитой мистера Уайлдива?

- То есть как?

- Я давно подозреваю, что твоя любовь к нему сильно поблекла после того, как ты обнаружила, что он не такой святой, каким тебе казался. И сейчас ты разыгрываешь передо мной роль.

- Он хотел жениться на мне, и я хочу выйти за него замуж.

- Нет, ты скажи прямо: согласилась бы ты сейчас стать его женой, если бы не была уже связана с ним?

Томазин смотрела куда-то в гущу листвы, и вид у нее был смущенный.

- Тетя, - сказала она наконец, - мне кажется, я имею право не отвечать на этот вопрос.

- Имеешь.

- Можете думать, что хотите. Но я ничем не показала вам, что мои чувства к нему изменились, и впредь не покажу. И я выйду за него и ни за кого другого.

- Подождать еще надо, чтобы он повторил предложение. Думаю, он это сделает, потому что теперь кое-что узнал... то, что я ему сказала. Я не спорю, тебе, конечно, всего пристойнее выйти за Уайлдива. Как я ни возражала против него раньше, теперь я с тобой согласна. Это единственный выход из ложного и крайне неприятного положения.

- Что вы ему сказали?

- Что он перебивает дорогу другому твоему поклоннику.

- Тетя, - проговорила Томазин, и глаза у нее округлились. - Что это значит?

- Не волнуйся, я сделала, как мне велел долг. Пока больше ничего не могу добавить, но когда все кончится, я тебе точно объясню, что я ему сказала и почему.

Томазин поневоле пришлось этим удовлетвориться.

- И вы пока сохраните все это в тайне от Клайма? - спросила она погодя.

- Я же дала тебе слово. Да что толку! Он все равно узнает. Посмотрит на тебя и сразу поймет, что что-то неладно.

Томазин повернулась и посмотрела с дерева на тетку.

- Послушайте теперь вы меня, - сказала она, и ее нежный голос обрел вдруг твердость и силу, почерпнутую не из телесного источника. - Не надо ничего ему говорить. Если он гам узнает и решит, что я недостойна быть его сестрой, - пусть. Но когда-то он любил меня, и мы не станем огорчать его раньше времени рассказами о моей беде. Я знаю, все об этом кричат, по ему сказать не посмеют, по крайней мере, в первые дни. То, что мы родия, как раз и помешает слухам сразу дойти до него. А если через неделю-другую я не буду уже в безопасности от насмешек - тогда и сама ему расскажу.

Она говорила так твердо, что тетка не стала больше возражать. Она сказала только: