Книга Русское - Эдвард Резерфорд

Она дошла до конца перрона. За ее спиной раздались какие-то свистки. И тут кто-то налетел на нее и схватил. Она подняла голову.

Это был Попов.

Никогда, даже в последующие годы, она полностью так и не осознала, что произошло дальше. Ее крепко держал Попов, ненавистный Попов. Попов на удивление вежливо, но твердо развернул ее и повел, онемевшую и ничего не понимающую, назад по перрону. Он говорил ей прямо в ухо:

– Вы от них убегали, красавица? Из-за того, что я вам сказал, да? Так? Думаю, что так. Ни слова больше А что еще вы собираетесь делать?

Крепко держа ее за руку он продолжал:

– Поверьте мне… пожалуйста, поверьте мне… есть вещи и похуже. А он не такой уж плохой человек, ваш отец. Совсем не такой уж плохой. Вот мы и пришли.

Он довел ее до поезда, подошел к первому вагону и стал оглядывать окна. Он искал ее спутников. Боже милостивый! Что же она натворила? Она рванулась изо всех сил. Он легко удержал ее.

– Не улетайте, пташка. Не улетайте. А, вот и они.

Он потянул на себя дверь вагона. Как сквозь дымку она видела отца и Карпенко. А Попов что-то продолжал говорить. Что именно? Он что-то бормотал о ее матери. Передать ей… что передать? Что он любит ее?

И вдруг ее втолкнули в вагон, в объятия отца, и дверь захлопнулась. На секунду все казалось странно неподвижным. Затем раздался толчок, и поезд тронулся.

С кривой усмешкой Попов смотрел на проплывающие мимо вагоны.

Вот уже несколько месяцев он посещал этот дом, дабы убедиться, что с девушкой все в порядке. Глупо было с его стороны сердиться на нее. Поняв, что Суворины решили бежать, он, конечно, хотел помешать им. На Брянском вокзале он намеревался арестовать Владимира.

Но потом он передумал. Почему бы не признать, что на него подействовал вид этой глупой плачущей девицы. Москва была для нее неподходящим местом. Отпустить. Пусть отец увезет ее туда, где ей самое место. К госпоже Сувориной.

Госпожа Суворина – одинокий и единственный в его жизни островок любви, встреченный в этом великом потоке, мощно и неумолимо несущем его все дальше в самой стремнине.

Попов редко позволял себе быть слабым. Он подумал, что, возможно, больше никогда не покинет жесткой защитной оболочки, которая наросла на нем, как панцирь. Он отвернулся. Госпожа Суворина исчезла, последние нити связи с ней оборвались. Осталась только революция. В конце концов, это было то, ради чего он жил.

Это была странная история, которой так никогда и не нашлось объяснения.

Однажды в конце июля Петра Суворина видели в Русском. Оттуда он отправился в деревню и спросил у старосты, можно ли ему заглянуть в бывший господский дом.

Несколько деревенских жителей, стоявших поблизости, отметили, что, когда он назвался, то Борис Романов, староста, в полном изумлении уставился на него. Но тогда, видимо, и вправду казалось странным, что этот худощавый, подтянутый профессор – брат огромного и грузного Суворина.

Староста был сама любезность. Он отвел Петра в дом и нашел пачку нот, о которых шла речь, – то есть какую-то музыку, запертую в шкафу. Затем он лично проводил Петра через лес обратно в Русское.

Куда делся Петр, что с ним случилось – никто не знал. Никаких следов так и не нашли. Это так и осталось неразгаданной тайной, одной из многих.

И молодой Дмитрий Суворин по памяти завершил великолепную медленную часть своей симфонии о революции. Естественно, он посвятил ее своему отцу.

1918, август

Молодой Иван напряженно следил за приближением отрядов Красной армии. В то утро они вошли в Русское, с ними был комиссар, человек довольно важный. К удивлению Ивана, выяснилось, что комиссар лично наведается в деревню.

То есть комиссар против дяди Бориса. Интересно, чья возьмет?

Деревня тщательно подготовилась к визиту. За неделю до этого, в безлунную ночь, все деревенские, мужчины и женщины, перенесли запасы зерна в новые укрытия. Поскольку Иван с матерью жили в господском доме и из-за того, что дядя ненавидел Арину, их для этого дела не позвали. Но Иван прокрался следом и подглядел – где что. Два амбара устроили в земле, на опушке леса. Еще почти пятьдесят хорошо запечатанных контейнеров было спущено на дно реки, немного выше по течению. Тут народная смекалка не знала границ. Однако часть зерна была оставлена на виду, в большом амбаре в конце деревни.

– Пусть эти бандиты заберут его, – сказал дядя Борис. – Даже когда мой отец был крепостным, никто никогда не приходил и не отнимал у него зерно.

По всей России деревни бурлили. На юге неделю назад жители одной деревушки с вилами прогнали двух большевистских чиновников и убили одного из них.

Проблема возникла еще в прошлом году, когда Временное правительство распорядилось, чтобы все излишки зерна продавались государству по твердым ценам. Естественно, поскольку цены были низкими, большинство крестьян не обращали на это внимания; кроме того, каждый крестьянин с незапамятных времен привык продавать свою продукцию на рынке. Но теперь большевики – или коммунисты, как они теперь себя называли, – стали говорить, что это спекуляция, и чекисты расстреливали тех, кто на этом попался.

– Но вы видели, сколько эти дураки хотят заплатить? – гремел Борис. – За пуд ржи шестнадцать рублей дадут. Знаете, сколько это будет стоить, если я смогу продать его в Москве? Почти триста рублей! Так что пусть приходят, – мрачно говорил он, – и попробуют что-нибудь найти.

Теперь они приближались: тридцать вооруженных красноармейцев в довольно замызганной форме. Во главе их шли два человека, оба в кожаных куртках: один молодой, другой лет шестидесяти, с седеющими рыжеватыми волосами. И только когда они подошли, Иван услышал, как дядя пробормотал:

– Да будь оно неладно! Это все тот же рыжий черт.

Входя в деревню, Попов особого волнения не испытывал. Действительно, он явился в эти края только потому, что об этом его попросил лично Ленин.

Никогда еще он не видел Владимира Ильича таким сердитым. Конечно, они оба знали, что большинство старых чиновников из Министерства сельского хозяйства ушли, но это не помогло. Кто-то в Центральном комитете даже предложил разрешить на некоторое время свободную продажу зерна.

– Но если мы допустим свободный рынок, то что мы, коммунисты, вообще здесь делаем? – возразил Ленин.

Между тем в городах уже настолько не хватало продовольствия, что они начали пустеть. Это был какой-то абсурд.

Цель сегодняшней акции была двоякой. Во-первых, раздобыть зерно. Во-вторых, призвать жителей деревни к порядку. Ленин был очень откровенен.

– Беда, Евгений Павлович, в том, что среди крестьян господствует капиталистический класс – кулаки. Они спекулянты, кровопийцы! При необходимости весь этот класс должен быть ликвидирован. Мы должны перенести революцию в деревню, – мрачно добавил он. – Мы должны найти сельский пролетариат.