Книга В тумане тысячелетия - Александр Красницкий

Все они чувствовали в нём какую-то ложь, понимали, что рассказ о гибели Святогора далёк от истины, но высказать этого не решались.

Велемир всё-таки был сила. Но как бы то ни было, Святогора жалели.

Поэтому все родичи и отнеслись с таким сочувствием к горю Любуши.

Она же, бедная, продолжала громко рыдать, не будучи в силах совладать с собою.

Вдруг толпа заволновалась вся сразу, как один человек. Все повернули головы по направлению к лесу и напряжённо глядели туда. На опушке леса один за другим показалось несколько всадников.

— Кто-то едет к нам, — произнёс старейшина Володислав, тоже обративший внимание на эту группу.

— А я скажу тебе, кто, — вмешался примолкший было жрец, — едет к тебе, княже, отец Велемир, служители Перуна с ним и среди них твой сын, Вадим. Встретить готовься гостей дорогих.

— Сын Вадим, ненаглядный мой! — воскликнула Богумила и кинулась с крыльца навстречу всадникам.

С глубоким почтением расступился народ пред старым жрецом Перуна в то время, как обрадованная мать со слезами радости на глазах обнимала дорогого ей сына.

— Привет вам, — важно и степенно проговорил Велемир, когда с помощью нескольких жрецов ему удалось сойти с коня, — привет и радость, старейшина славянский, дому твоему, и вы радуйтесь.

Он простёр над благоговейно склонившей головы толпой свои руки.

— Я слышу здесь плач, — продолжал он, зорко оглядываясь вокруг. — Кто горюет там, где должны быть только радость и веселье?

— Это плачет невеста погибшего Святогора, — наклонясь к уху Велемира пояснил Володислав. — Успокой её. Она тебя послушается.

— Подойди сюда, горюющая дочь моя! — громко позвал Любушу старый жрец. — Подойди и поведай нам о своём горе.

— Он умер, он погиб, мой Святогор. Как же не горевать мне! — всё ещё не могла сдерживать рыданий Любуша. — О, великий Велемир! Ты угоден Перуну. Он всегда тебя слушает. Попроси его теперь, чтобы он вернул мне дорогого моего Святогора.

Вадим, стоявший несколько поодаль, с искажённым злобой лицом слушал эти стоны девушки. В душе его снова поднималась буря, и он едва сдерживал себя, чтобы не вступить в разговор.

— Забудь его, дочь моя! — торжественно сказал старец. — Он — великий грешник! И Перун справедливо покарал его, сохранив жизнь достойному. Святогор — ослушник и хулитель нашего божества.

— Он? Святогор? Кто сказал это?

— Вадим был свидетелем, как он поносил Перуна.

— Вадим? — воскликнула Любуша и с ненавистью взглянула на сына старейшины.

Тому сделалось неловко под её пристальным, вызывающим взглядом, и он низко опустил голову, не смея смотреть в глаза Любуши.

— Как бы то ни было, а я велю тебе перестать горевать! — снова раздался голос Велемира. — Пойди в дом твой, омой лицо и прими участие в общем веселии. Милость Перуна посетила дом этот, и горюющих быть не должно в этом роде. Ступай и повинуйся.

Сказав это, Велемир опёрся на руку Володислава и, поддерживаемый старейшиной, вошёл в его хоромы.

25. Коварство любви

рошли несколько дней. Всё это время горько плакала Любуша. И напрасно давала она разные обеты Перуну — милый друг её не возвращался.

В первые дни девушка никак не могла увериться, что дорогой ей человек погиб и больше она никогда его не увидит. Ей всё казалось, что и жрец, и Вадим говорили неправду, и вот-вот её Святогор снова, здоровый и невредимый, явится к ней...

Но время шло. Волей-неволей пришлось бедной Любуше согласиться, что ей сообщили правду — нет более в живых её возлюбленного Святогора.

Горюет Любуша, зато доволен и весел Вадим.

Всё удаётся ему, как он задумал. И чего это наболтал ему выживший из ума Мал?.. Напугал его только напрасно... Хорош же этот любимец судьбы!.. Нет, не уйдёт теперь Любуша от старейшинского сына... Преграда между ним и неприступной девушкой рушилась, и нет теперь сомнения, что скоро, скоро она будет принадлежать ему.

Что же? Ведь он любит её не меньше Святогора... Все девушки в роду ей позавидуют, только вот чего это сама она как будто внимания на него не обращает? Ну, поплакала по милому и довольно. Чего же ещё? Не век же, в самом деле, плакать!

Однажды Любуша вышла под вечер на лужайку, что раскинулась за селением. Памятно ей это место: столько раз она здесь со Святогором встречалась, здесь он первый раз сказал ей, что одну её любит и до смерти любить будет... И как недавно это было!.. Ещё лето только наступило, едва ещё первые цветы из-под снега показались, когда сказал вот на этом самом месте Святогор ей первое «люблю»... А теперь — конец всему... Не увидит она больше Святогора, не увидит...

Погруженная в печальные думы, стояла Любуша, устремив взор в себя.

Наступал уже вечер. Последние лучи заходившего солнца золотили макушки деревьев. С луга начал подниматься туман, замолкло кругом щебетанье птах, последние тени густо ложились на засыпавший мало-помалу луг.

Любуша ничего этого не замечала — так погрузилась она в свои думы.

Вдруг позади её послышался шорох, и в ту же минуту она почувствовала, как чьи-то руки охватили ей стан.

— Любуша, милая! — услышала она страстный шёпот. — Не пугайся, я это!

Девушка вырвалась из объятий и быстро оглянулась'.

Позади неё, весь раскрасневшийся от волнения, стоял Вадим. Глаза его сверкали, губы дрожали; юноша был сам не свой.

— Любуша, — говорил он. — Постой, не беги! Позволь мне сказать то, что давно уже храню я в своём сердце... Выслушай меня, ради всего тебе дорогого!

— Что тебе нужно от меня, княжич? — оправилась от испуга девушка. — Разговаривать здесь наедине нам негоже. Если хочешь сказать мне что-нибудь, пойдём домой, и там я выслушаю тебя...

— Нет, погоди! Ты здесь меня выслушай... Знаю я, что горюешь ты, и знаю, по кому... Но вот что: веришь ли ты мне, что люблю я тебя, люблю так, как никто никакую женщину не любил?.. Истосковался я по тебе, измучился. И нет мне ни на миг покоя...

— Нет, Вадим! Не говори со мной так. Ты пугаешь меня, мучишь. У меня и без того сердце разрывается на части, а ты ещё тоски подбавляешь. Перестань, Вадим! Забудь меня... Мало ли есть девушек в родах славянских?

— Много их, сам знаю. Но из всех только ты одна мне люба. Слышишь? Только ты! И я возьму тебя во что бы то мне ни стало.

— Прости, княжич, я не могу быть твоей.

— Что же, противен я тебе?

— Нет, не противен... не лежит только к тебе моё сердце... Чего бы ни говорил ты, а мне с собой не совладать.