Книга Небо цвета надежды - Амита Траси

Дядя Анупам помог папе одеться, и они отправились на балкон, где уселись на свои привычные места. Вот только сейчас эта сцена уже не казалась мне обычной. Я смотрела на них из гостиной и жалела, что жизнь не похожа на видеопленку и что ее нельзя перемотать и заново пережить некоторые моменты.

– Мне, наверное, пора возвращаться на работу. Чтобы хоть чем-то заняться… – сказал папа, глядя в потолок.

Дядя Анупам похлопал его по спине и налил ему пива. Оно пенилось и шипело, но через край не перелилось.

Я не ходила в школу уже две недели, и в тот вечер за ужином папа, глядя в тарелку, сказал:

– Надо тебе в школу вернуться. Я завтра поговорю с директором, и учителя помогут тебе наверстать пропущенное.

Мы доели ужин в молчании, которое нарушал лишь стук столовых приборов, когда Мукта накладывала нам еду. В такие минуты мне хотелось, чтобы папа сказал, что все образуется, что он обо всем позаботится и, что бы ни произошло, мы выживем. Но в тот момент, сидя за накрытым столом, я вдруг осознала, что дни, когда он разговаривал со мной, когда объяснял мне устройство мира, рассказывал истории или читал стихи, – все эти дни остались позади.

Время от времени ко мне подходила Мукта.

– Может, пойдем на террасу? Ты немного развеешься, – предлагала она.

– Со мной и так все в порядке, – отвечала я и, тяготясь ее присутствием, уходила к себе в комнату.

Когда Мукта спрашивала, не купить ли мне чего-нибудь на базаре, я притворялась, будто читаю какую-нибудь папину книгу, и, не поднимая глаз, качала головой, дожидаясь, когда Мукта уйдет. Возобновив занятия, я хватала рюкзак и выскакивала из дома пораньше, чтобы Мукта не увязалась за мной. На третий день Мукта заглянула ко мне в комнату.

– Я чем-то провинилась, да? – встревоженно спросила она, теребя подол платья.

– Нет. – Я взяла рюкзак и направилась мимо Мукты к выходу.

Учителя, знавшие, что я потеряла мать, смотрели на меня с жалостью и гладили по спине, старались окружить меня заботой, но лишь все портили. Чем больше я слушала их, тем сильнее становилось щемящее чувство в груди. Что это за чувство, я не понимала, но одно знала точно: что угрызения скоро прожгут у меня в сердце дыру. Я жалела, что не могу вернуться в тот день, не могу изменить в нем ни минуты, жалела, что мне вообще вздумалось подружиться с такой, как Мукта.

К концу месяца это чувство стало невыносимым. Находиться рядом с Муктой я была не в состоянии и решила что-нибудь предпринять. Однажды я даже проговорилась об этом Навину, когда мы сидели на скамейке во дворе. Наш двор почти не освещался, и мы часто сидели в темноте.

– Вот бы кто-нибудь забрал ее у нас. Это из-за нее ааи погибла, глаза б мои ее не видели. Что бы такое придумать?

– Тара, так нельзя!

– А что я, по-твоему, должна сказать? Это же правда. Думаю… думаю, надо, чтобы кто-нибудь увез ее обратно в деревню. Она там будет счастлива, и я мучиться перестану. – От гнева щеки у меня пылали.

Навин удивленно смотрел на меня. Ему и говорить ничего не требовалось – я все по его глазам поняла. Он не верил, что я способна на подобные мысли. Прежде это остановило бы меня, но теперь все было иначе. Сперва мы этого не понимаем, но смерть не только приносит нам горе, но и меняет нас. И я тоже изменилась.

Следующим вечером, когда кумушки судачили у нас во дворе, до меня донеслись обрывки разговора.

– Мне в квартире надо проводку поменять, а электрика никак не найду! Все хотят содрать тройную цену! Раньше-то все стоило дешевле, но, видно, ушли те времена. – И Мина-джи с досадой хлопнула себя по лбу.

– Ну надо же! Хотя сейчас столько негодяев, и все так и норовят слупить с тебя побольше деньжат. А заплатишь им – и все равно либо копаться долго будут, либо схалтурят. Ну чисто бандиты!

Пройдя мимо возмущенных соседок, я направилась домой, но в голове у меня блеснула идея. В тот безумный миг я вдруг поняла, к кому надо обратиться, – к уличным бандитам, которые за деньги пойдут на все. Я несколько лет копила деньги, которые выдавались мне на карманные расходы, и сейчас, немного поразмыслив, решила пожертвовать частью сбережений и попросить, чтобы Мукту увезли туда, откуда она приехала. Тогда мне больше всего на свете хотелось, чтобы нас – меня и папу – избавили от нее. Единственными знакомыми мне уличными бандитами были Раза и Салим, и они всегда ошивались на углу улицы неподалеку от Стейшн-роуд. Проезжая там с папой в такси, я много раз их видела. Вот только эти двое однажды напали на меня, поэтому к ним путь мне заказан. При мысли о том, что придется пойти туда, меня прошиб холодный пот. Нет, убеждала я себя, нельзя! Но эта идея не отпускала меня, она расцветала и, обрастая все новыми деталями, превращалась в полноценный план. Я словно складывала в голове волшебную историю. Если я действительно хочу избавиться от Мукты, придется подавить собственные страхи и разыскать Салима. Из тех двоих он явно был более сильным и готовым идти до конца. Иначе от боли мне не избавиться – в этом я не сомневалась. Возможно, Салиму и не захочется со мной связываться, но деньги наверняка переубедят его, а вдобавок у него появится возможность помочь девочке из низшей касты, такой же, как он сам. Я наплету ему, что Мукте не терпится вернуться в родную деревню. Он же говорил, что никогда не причинит зла бедной деревенской девчонке? Но я вновь отмела эту мысль: именно от этой шантрапы Мукта когда-то спасла меня, и я должна быть ей благодарна. На следующее утро я корила себя за такие злые мысли, и мне даже стало легче оттого, что с Салимом встречаться не придется. Однако порой гнев бывает сильнее благодарности и искажает весь мир вокруг.

Помню, была среда. Днем Мукта проводила меня в школу.

– Все образуется, – ласково проговорила Мукта, тащившая мой рюкзак.

Эти слова вновь воскресили мой план: ее блестящие глаза, полные желания положить конец моим страданиям, лишь распалили во мне злость.

Решение я приняла моментально. Попрощавшись с Муктой возле усыпанного алыми цветами дерева гульмохар[46], я прошла на школьный двор, но обогнула здание школы, перелезла через забор и спрыгнула с другой стороны. О чем я думала – не знаю. Прохожие смотрели изумленно, переглядывались, а один из них даже окликнул меня, спросив, не случилось ли чего. Я же, не обращая на них никакого внимания, зашагала прочь. Я думала об учителях, которые примутся разыскивать меня, и подозревала, что Мукта бросится домой и донесет папе, что я сбежала. Но даже мысль о том, как встревожится папа, меня не останавливала. Я думала лишь об одном.

Минуя тележки с едой и измученных матерей, бранящих своих детей, припаркованные на обочине машины, играющих в шарики ребятишек, я поочередно обходила улицы, пока наконец не наткнулась на них – на Салима и его шайку. Они топтались на углу, громко смеясь и переговариваясь. Именно там, где я и рассчитывала их найти. Переполненные вонючие мусорные контейнеры рядом, похоже, ничуть их не смущали. Я остановилась у перекрестка, наблюдая за ними издали и чувствуя, как на лбу выступают капли пота. Прямо за моей спиной на стене было намалевано граффити – лохматая девочка со слезами на глазах и надпись: «Помогите девочке!»