Книга Консервативная революция в Германии 1918-1932 - Армин Молер

Разумеется, в большинстве случаев произведения Ницше толковались весьма превратно. По форме своих высказываний он явно опередил реалии своего времени. Ницше начал решительное наступление на «линейный мир» в то время, когда он и сам к этому был не слиш-ком-то готов, а потом в его поддержку раздавались только единичные голоса. Положение, подобающее его статусу, выразилось в форме его высказываний. Действительно, эти высказывания кажутся агрессивными, негативными, а кроме этого по собственной же задумке автора часто не вполне доступными. Их негативная составляющая излишне переоценивалась, равно как и значимость бесконечно цитированной фразы про «белокурую бестию». Если Ницше хотел сказать что-то положительное, то во многих случаях для этого он прибегал и «линейному» языку противника. Фразы вроде «каждый миг начинается Бытие» или «центр повсюду» крайне редки. Гораздо чаще мы сталкиваемся у него с попытками прибегнуть к языку XIX века при изображении возвращения, прежде всего к лексике механической физики. Для характеристики носителя нового мира, «сверхчеловека», аналогичным образом Ницше прибегает к дарвинистским понятиям, хотя на самом деле в данном случае он подразумевает совершенно иное.

Но как же происходил эпохальный переворот, ключи от которого были у Ницше? Данная работа пишется уже во второе за XX век послевоенное время, когда была поставлена под сомнение рискованность идей «просвещения» и Французской революции, возникавших на горизонте много чаще, чем в первый раз, и которые строили тактику поведения на том, чтобы предать забвению вопросы, которыми задавался Ницше. Не имеет никакого принципиального значения, происходит ли это в форме согласия с Ницше или в форме его отрицания. Нечто подобное, кажется, подразумевал осторожный с выводами Лёвит, когда он говорил, что импульс, полученный от Ницше, может полностью проявиться только в современности. «Лишь XX век сделал отчетливым и понятным развитие событий, начавшиеся в XIX веке».

В любом случае «Консервативная революция» может заявлять, что исходным пунктом её мышления является воплощение в жизнь провозглашенного Ницше поворота. Повсюду в этом лагере, во всех его ответвлениях ощутимо присутствие Ницше. Мы можем продемонстрировать на примерах принципиальное отношение к нему. Так мы наталкиваемся у Эрнста Юнгера на фразу: «Мы стоим на изломе XX века, столь же значимого, как, например, переход из каменного в бронзовый век».

У прочих подобные представления концентрируются на образе смены эпох. Курт фон Эмзен, например, видит эти изменения, связанными с космическими циклами: «Мы находимся на рубеже века Рыб и века Водолея». При этом для него национал-социализм, временное господство которого он предсказывает в 1932 году в своей книге «Адольф Гитлер и грядущие», является всего лишь первым симптомом, который возвещает о начавшихся изменениях. В эту схему весьма удачно вписывается то, что рыба является символом Христа.

3.5. Нигилизм

«Бог умер» — для Ницше это «величайшее из новых событий». «Только люди ещё не замечают этого...»— добавляет он. Слова о смерти Бога проходят красной нитью через все произведения и могут быть исходным пунктом для интерпретации Ницше. Мольбы не доходят до Бога, что охватывает дрожью и превращает их в могильные завывания и проклятия. Образ случившегося отчетливо показан в сцене, когда Заратустра обрушивается на старого волшебника, который причитает: «О, вернись, мой неведомый Бог! Моя боль! Мое последнее счастье!»

Тот, кто мыслит психологическими категориями, подобную двойственность воспринимает как человеческую коллизию: человек хотел бы избавиться от себя самого, но не в состоянии высвободиться. Коллизия в христианской интерпретации обращена наружу: христианский Бог окутывает человека.

Это соответствует смыслу описанного нами движения, а потому в нём можно увидеть объективный процесс. В то же самое время это не только терпящая неудачу попытка отрыва от христианского Бога, но отделение нового века от христианского века; нового -от «бывшего». Видятся два тысячелетия представлений о высящемся над миром божестве, которое основательно крошит развитие событий на мелкие пункты. На их место приходит образ дохристианского божества, которое не находится «вне мира». В томике Ницше мы наталкиваемся на такой отрывок; «Тот, кто не верит в круговорот космоса, должен верить в произвольного Бога...». Умерший христианский Бог, но не «Бог» вообще — для Ницше это возвращение горячо ожидаемого им «Диониса». Ницше находится на высшей точке и взирает вдаль на расположенную внизу старо-новую землю. Переход из христианского в новый век не обошелся без шрамов. Боль перехода кричит во всех произведениях Ницше: она возникает в первых работах и распространяется по книгам времени заката. Прежде чем принять Новый век, он вынужден разрушать сам себя. В некоторой степени это чувствуется в одном месте из предисловия к «Воле к власти» — работы, которая останется, наверное, самым броским вызовом времени междуцарствия: «То, о чем я повествую, это история ближайших двух столетий. Я описываю то, что надвигается, что теперь уже не может прийти в ином виде: появление нигилизма. Эту историю можно теперь уже рассказать, ибо сама необходимость приложила здесь свою руку к делу. Это будущее говорит уже в сотне признаков, это судьба повсюду возвещает о себе, к этой музыке будущего уже чутко прислушиваются все уши. Вся наша европейская культура уже с давних пор движется в какой-то пытке напряжения, растущей из столетия в столетие, и как бы направляется к катастрофе: беспокойно, насильственно, порывисто; подобно потоку, стремящемуся к своему исходу , не задумываясь, боясь задумываться».

С этого времени слово «нигилизм» вошло в обиход. Оно оказалось в словарном запасе повседневной политической борьбы, а сегодня относится к категории тех слов, которые, несмотря на их значимость, не решаются использовать, так как они были изувечены до совершенной неузнаваемости. Оно стало тем словом, которое можно использовать в качестве ярлыка, чтобы повесить на любого противника. Оно проявляется после первых этапов христианской теологии, когда в 1799 году Ф. Якоби впервые употребил его в философской лексике как форму крайнего отрицания19. В политической лексике «нигилизм» оказался как обозначение социал-революционных анархистов XIX века, данное им их противниками; Базаров, главный герой романа Тургенева «Отцы и дети», сам заявляет о себе как о нигилисте. Однако в данном случае подразумевалось, прежде всего, отрицание определенной формы государственного правления и формы общественного устройства. Только после Ницше слово стало обозначать разрушение окружающей реальности. Общемировое распространение слово находит в форме политического лозунга, но все-таки в первую очередь как название книги Раушнинга «Революция нигилизма», под которым подразумевается нечто гораздо большее, нежели просто национал-социализм.