Книга Святые грешники - Александр Лапин

— Дымок! Дымок! Умный он у меня. В прошлом году, — Колька гладил свою рыжую, похожую на лайку псину, — пошел с ним на охоту. Он впереди бежит. Гав! Гав! Убежал куда-то. Опять слышу из кустов: гав-гав! Я — следом. Подошел. Гляжу — а он поймал енотовидную собаку. Поймал и задавил. Я взял ее в рюкзак. Домой пришел. А дед говорит: «Что, поохотился? Что-то я не слышал, чтобы ты стрелял». Я говорю: «Посмотри там, в рюкзаке! Кто? Дымок задавил». — В голосе Кольки слышна невыразимая гордость за собаку.

Отец тоже за словом в карман не лезет:

— У меня гончая была. Золото, а не пес. Однажды пошел с нею на охоту. Он погнал на меня зайца. А я промазал. Мимо. Не там стал. Тогда он загнал второй раз. И опять мимо. Не взял я зайца. Погнал он третий раз. И ушел за ним в неизвестность. Ждали. Ждали. Приходит. Приносит ползайца. Половину съел: раз ты, мол, не попал, я сам и поделю, а не вы. Так-то! Умнейшая собака! А твоему сколько?

— Четыре.

Свозил Володька отца на родину предков. И замаялся. Затосковал по этой земле. Жизнь на Камчатке показала ему, что история человечества была совсем другой, чем та, о которой рассказано в учебниках. Первобытный человек жил в раю. Рыбы, мяса — всего полно. Легко добывать. И если трудиться и не жадничать, могло хватить с избытком. Страдания появились от избыточных желаний…

В общем, стал он наезжать в Ключи уже сам. Появились друзья, приятели.

Но тут все пошло наперекосяк. Умерла жена Надюха. Быстро так. От инсульта.

Остался Володька один. Вдовцом. Потому что дети к тому времени выросли. Дочка выучилась. Вышла замуж в другой город. Сын Антоха стал курсантом военного училища.

И решил Озеров уезжать из опостылевшей казенной квартиры. Отбыл на Камчатку. Да так и прижился здесь. Как и все в этих краях, стал жить натуральным хозяйством. Рыбалкой. Охотой. Сбором ягод.

Сошелся со Светланой. Долго бился над тем, чтобы признали его ительменом. Потому что для коренных есть льготы и послаб ления. А главное, они имеют право охотиться и рыбачить без особых ограничений — то есть вести исконный промысел. Пришлось собирать документы о том, что его прадеды, деды были коренными жителями этих мест. Дело его рассматривала целая комиссия. И признала его ительменом. Такая вот история.

А потом Володька стал собирать все, что касается истории языка, песен, фольклора, быта своего — теперь уже своего — народа.

Местные жители, многие из которых тоже были потомками камчадалов и казаков, перемешавшихся за века, дали ему прозвище «Володька-ительмен». Оно за ним и закрепилось.

Так назвали еще и потому, что у Светланиного деда, совсем старого ительмена, перехватил он бубен.

Научился шаманить, по-местному.

На прошлой неделе, как всегда перед началом сезона, состоялся национальный праздник — День первой рыбы. Хорошо они его отпраздновали. Выступили национальные ансамбли «Коритэв», «Пилона», «Лач». Показали выставку прикладного творчества. Прошли соревнования по быстроте разделки рыбы. И гонки на батах.

Он участвовал в гонках. И пришел первым.

Еще бы, с такой «Ямахой». С таким движком!

Но праздник отшумел. И пришло время собираться на реку. Ему как представителю коренного народа предоставлено право ловить рыбу на личное потребление. В этом году дали квоту — шестьсот килограммов.

Вот и собираются они сегодня на свой охотничий участок, который оставил им умерший шаман — дед Светланы. Теперь этот кусок берега реки и тайги — их. Наследие древнего рода ительменов.

Озеров поглядывает на изящную маленькую нахохлившуюся фигурку впереди. Любит его жена это дело. Наряжаться. Самый красивый у нее и национальный наряд. Любо-дорого поглядеть, когда она выйдет перед ним в новых торбасах[7] и кухлянке. Улыбчивая, смешливая, черноволосая, плосколицая, свежая. Закурит трубочку. Да опрокинет рюмочку. И скажет, и споет в озорных частушках все, что взбредет в голову. Тем и взяла его, вдового. А почему выбрала она его, то одному богу Кутху известно. Значит, судьба такая. Чего же и заморачиваться, раз такое дело. Единственное, чего не хватает — наследника. Хочет она ребенка. Может, будет еще? Поживем!

Гудит мотор. Бежит навстречу река. Камчаткой называется эта большая холодная вода, текущая с белоснежных сопок вокруг.

Осень только началась, а на улице уже такой утренний бодрящий морозец, что без крика водой из реки и не умоешься. Воздух вокруг как-то особенно прозрачен.

На берегах и в протоках в воде лежат огромные бревна. Это лиственницы. Когда-то, после войны, здесь работали леспромхозы. Валили это крепчайшее, могучее дерево. И сплавляли бревна по реке. К морю. Глупые люди. Много бревен теряли. Разве может сравниться выгода от загубленного леса с тем, что дает река и тайга человеку. Теперь лиственницы нет. Исчезли и леспромхозы. А половина ценного леса утонула. Застряла в протоках и на островах.

— Ой, смотри, бревно шевелится! — обернула раскрасневшееся от морозца лицо к Володьке жена.

Озеров глянул на приближающуюся песчаную косу и увидел нечто белое, длинное, с хвостом. Это нечто, завидев и заслышав движущийся по воде бат, зашевелилось и как-то неуклюже начало перемещаться по песку к воде. Володька прибавил газку и через пару секунд понял, что это, судя по всему, лахтак — морской заяц. Так называют здешние люди нерпу.

«Только почему-то она прямо-таки белая?»

Они подходят еще ближе. И «белое бревно» перекатывается прямо в воду. Поднимает крутую волну, на которой подпрыгивает идущий на скорости металлический бат.

Идут вперед.

— Слушай! Откуда так несет, воняет тухлым мясом? — спрашивает Озеров жену, когда они проходят мимо очередного завала из бревен.

— Жначит, я тебе так шкажу. Это, похоже, с рецки несет! — отвечает ему жена, обводя черными глазами панораму берега.

— С рецки! Это я сам чую! — передразнивает ее Озеров. И направляет бат к центру, чтобы не сесть ненароком на прибрежные камни.

— Может, сценок какой утонул?

Они проходят еще с полкилометра и натыкаются на бурую медвежью тушу с отрубленными головой и лапами. Туша лежит в воде, зацепившись за корягу. И, естественно, разлагается.

Озеров, увидев это безобразие, разражается руганью:

— Вот мерзавцы! Кто ж это сделал? Ну, убили животное, так хоть бы закопали. Негодяи какие! Проклятые бракаши!

Жена, приложив платок ко рту и носу, замечает:

— Это не местные. Чужаки! Кана — дьяволы. Да поразит их кыхкыг[8].

Бат выходит на широкое течение реки и, рассекая встречную волну, которую поднимает ветер, начинает двигаться вдоль заросшего огромными деревьями леса.