Книга Ясновидящая, или Эта ужасная `улица` - Юрий Сотник

— А... а откуда вам это известно? — осторожно спросил он.

— Так... Люди говорат. Матильда, скажи!

Матильда почувствовала себя очень неловко.

— Ну, вообще... Ну, вообще ходят такие слухи... Но ведь мало ли чего болтают... Болтают, например, что ты в колонии был... За то, что...

Почему Леша попал в колонию, Матильда так и не осмелилась выговорить. За нее это сделала Русудан:

— За то, что ты человека ножом колол.

Леша почувствовал, как у него остановилось дыхание от этих слов. Что же это происходит? Кто это выдумал про него такое? А может быть, никто ничего не выдумывал, просто спутал его с кем-то? Может, это Мишка Огурцов в колонии побывал? А может, еще кто-нибудь, кого он еще не видел?

Зураб неотрывно смотрел на Лешу маленькими острыми глазками. Ведь он обещал девчонкам по лицу определить, соврет ли Тараскин или нет.

— На тебя клевэщут, да? — спросил он.

«Так что же делать? — лихорадочно думал Леша. — Пожалуй, глупо говорить, что клевещут, и такой козырь из рук выпускать. В конце концов, могут же оказаться в одном дворе двое таких».

— Клевэщут? — настаивал Зураб, разглядывая Лешино лицо.

И Леша решился. Он оглянулся по сторонам и понизил голос.

— Честно? — спросил он, в упор глядя на Зураба.

Зураб молча кивнул. Обе девчонки словно окаменели.

— А никому не скажете?

— Никому, — сказал Зураб, а девчонки молча помотали головой.

— Было такое дело, — почти прошептал Леша и добавил: — Только, смотрите, никому!

Тут он увидел, что Матильда вдруг плюхнулась на скамейку рядом с ним, откинув голову на спинку, и впала в какое-то полуобморочное состояние: рот у нее был приоткрыт, глаза слегка закатились, но длинные ресницы довольно часто моргали.

Зураб и Русудан смотрели на Лешу молча и, как ему показалось, с глубочайшим почтением. Но вот Русудан нарушила молчание.

— Скажи, пожалуйста, — очень осторожно спросила она, — ты правда из ревности Тамар поколол?

«Ну и ну!» — мелькнуло у Леши в голове, но он тут же придумал, как избежать дальнейших вопросов. Он встал, сунул пальцы в карманчики джинсов и, прищурившись, посмотрел на Русудан.

— Знаешь... Я не очень люблю, когда суются в мои личные дела.

Он неторопливо зашагал к своему подъезду, но по дороге остановился и взглянул через плечо на Русудан.

— И вообще, не доросла ты еще, чтобы такими вещами интересоваться.

Хотя Зураб, Матильда и Русико пообещали молчать о разговоре с Тараскиным, Леша надеялся, что это обещание будет нарушено. Так оно и оказалось. Уже во второй половине дня Оле и Мише было доложено, что вчерашний рассказ Матильды о трагической Лешиной любви — чистейшая правда. Тут уж Миша не стал иронизировать насчет правдоподобности этой истории.

Матильда в качестве свидетелей привлекла Зураба и Русико, и те сказали, что Леша при них подтвердил факт своего пребывания в колонии. Правда, по их словам, Тараскин не подтвердил, что он из ревности ударил ножом Тамару, однако он этого и не отрицал, так что тут можно было не сомневаться.

Подошли Красилины. Они не слышали вчерашнего рассказа Матильды, и ей пришлось его повторить. Представляя Зураба и Русудан старшим ребятам, Матильда попутно рассказала, как здорово они вчера отколотили Демьяна, как Русудан чуть не убила его, треснув тазом по голове, и как их папа заявил, что подобным делам он своих детей сам учит. Оба Григошвили подтвердили это, но Зураб заметил, что он сам мог бы управиться с Демьяном и что, по его мнению, неприлично, когда девочки ввязываются в драку. Тут подошел сам Демьян и мирно, как со старыми знакомыми, поздоровался со своими вчерашними противниками.

— Вон! Этот смотрит сюда, — вдруг заметил Федя.

Все оглянулись и увидели в лоджии Лешу.

— Ой! Вот теперь нам будет! — пробормотала Матильда и отошла в сторонку, чтобы не быть заподозренной в разглашении Лешиной тайны.

Тараскин удалился в комнату, и все разбрелись в разные стороны двора.

Это были очень тяжелые часы для Миши Огурцова. Как видно, сердце Оли Закатовой было окончательно покорено «неполноценным» (иначе он теперь за глаза Тараскина не называл).

Миша предложил Оле пойти к нему, послушать новые диски, но та предпочла «дышать свежим воздухом». И вот теперь она слонялась по двору, он слонялся за ней, в тоске и злости наблюдая, как его Не Такая Как Все поглядывает на лоджию Тараскина, да еще старается — совершенно безуспешно — делать это незаметно для Миши.

Тут же прогуливались Красилины. Обе пары временами сходились, обменивались несколькими фразами, просто так, чтобы скрыть взаимную антипатию, потом снова расходились в разные концы двора.

История Тараскина и неверной Тамары Красилиных поразила, но совсем по-другому, чем Олю и Мишу. В их местах тоже бывали случаи поножовщины и даже стрельбы из дробовиков, но все это, как правило, было связано с пьянкой. Но ведь Лешка, по словам Матильды, расправился с Тамарой, будучи в трезвом уме и здравой памяти!

— Во, Федька, где оно, средневековье-то! — говорила вполголоса Нюра. — Вот тут оно, в самой Москве. Вот, например, когда твоя Танька с Гришкой в кино ходить стала, ты хоть разочек о ноже подумал?

Федя отрицательно мотнул головой, а Нюра продолжала:

— А помнишь, как Никанор Иванович с Альбиной Петровной обошелся? Так... Погоревал маленько, а потом сказал: «Насильно мил не будешь» — и отпустил с богом. А тут... Тут этот... прямо феодализм какой-то!

— Да чо феодализм! — лениво возразил Федя. — Просто в голове у него это самое... — И он приложил указательный палец к виску.

Помолчав, Нюра заметила:

— Чокнутый он или не чокнутый, а, видать, твоя краля сохнет по нему. Заметил, как она на его балкон пялится?

Федя тайком от сестры вздохнул: он это заметил. Если бы ему неделю назад сказали, что его может увлечь девчонка, которая с кулаками на людей кидается, которая способна пить из горлышка вермут на глазах у милиционера, он только улыбнулся бы этому, как глупой шутке. А сейчас... С детства от отца и матери, от дедушки с бабушкой он слышал, что подлинную красоту человека надо искать не на лице, а в душе, и вот, поди ты: он не может не думать об этой Закатовой, хотя вполне согласен с Нюрой, которая награждает Олю всякими нелестными эпитетами.

Впервые в доброе сердце Феди стало закрадываться смутное недоброе чувство. Он пока еще не замечал, что стоит ему представить себе красивую физиономию Тараскина, как у него непроизвольно сжимаются кулаки.

А Леша, почти пританцовывая, расхаживал из комнаты в комнату по пустой квартире (бабушка еще не вернулась) и распевал уже в полный голос свою «Бригантину». Он видел из лоджии минут десять назад, как Матильда о чем-то рассказывала старшим ребятам, указывая на скамейку, где он недавно сидел, как Зураб и Русудан дружно кивали при этом головами. Тут уж сомнения не было, что все трое не сдержали обета молчания, наплели старшим именно то, чего хотелось Леше.