Книга Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова

Через какое-то время к нам приехал мой профессор Георгий Васильевич Ульянинский — он должен был инспектировать своих студентов-практикантов. От моей группы Ульянинский получил обо мне самый хороший отзыв. Ему сказали, что у меня есть склонность к научно-исследовательской работе и они хотели бы, чтобы после окончания обучения я стала сотрудницей института. Профессор насмешил всех, выразив восхищение тем, как хорошо я взбираюсь по лесам на самую высоту. На это мои коллеги заметили: «В двадцать лет, наверное, и Вы легко взбирались на высоту». Ульянинский пробыл у нас дня три и уехал, а мы, закончив работу, вернулись в Москву. У своих коллег я почему-то получила прозвище «безбожница с норовом».

В самом конце августа, когда в Москве уже начались дожди, я попрощалась с моей группой, с профессором Стрелецким и другими сотрудниками института и собралась уезжать в Томск. Прощание с молодыми Валединскими и Любочкой было очень трогательным, даже с поцелуями. И погода стояла замечательная, никаких дождей.

Мама, Олег и Борис уже возвратились из Любавичей. Все были довольны поездкой, и рассказам не было конца. Про бабушку мама рассказывала, что она, привыкшая к работе с детских лет, и сейчас выращивает капустную и другую рассаду на продажу. Она очень слаба, и дочери сердятся на нее из-за того, что она не бережет себя, но она их не слушает. Быть может, впервые я узнала подробности о своих двоюродных сестрах и брате, но я была к ним совершенно равнодушна, никаких родственных чувств к ним не испытывала.

Родственников со стороны отца я тоже никогда не видела, он не говорил мне о них. А что он сам мог о них знать, если долгое время в детстве жил отдельно?

В Томске я снова встретилась с Макой и моими друзьями и узнала, что у Аркаши Полянского и Ольги родилась девочка, которой дали оригинальное имя Изольда. Мы все были приглашены на празднование этого события и, следовательно, на пельмени.

Началась моя студенческая жизнь на пятом курсе. Лекций было уже мало, но были еще курсовые проектные работы и, главное, дипломный проект сложного металлического моста. И всё было бы хорошо, но мне надо было зарабатывать деньги для себя и для семьи. Я продолжала жить на Черепичной, 25, надо было платить за комнату. Мы не работали у Молотилова, который строил себе новый дом. Его книга по железобетону вышла летом и состояла из двух толстых томов. Он подарил экземпляр этой книги мне с надписью «…В благодарность за помощь в составлении этой книги». Мои друзья Никитин и Полянский были заняты своими дипломными работами. Единственной возможностью для меня оставалось поступить работать в Тельбессбюро, организованное для составления проектов Кузнецкого металлургического завода. Я подала туда заявление и была принята на должность младшего инженера с окладом 182 рубля в месяц. Но на какую жизнь я снова себя обрекала! У Молотилова мы работали по вечерам и можно было опоздать или пропустить рабочий день. Здесь я должна была работать полный рабочий день, нельзя было ни опоздать на работу, ни пропустить даже несколько часов.

Начальником конструкторского отдела в Тельбессбюро был архитектор Андрей Дмитриевич Крячков, которого я знала — он руководил на нашем факультете отделением архитектуры и у него училась Мака. Он был известным человеком в Томске и вообще в Сибири, так как построил много зданий. Его дом был необыкновенно интересной архитектуры, и на него ходили любоваться. Крячков был также автором проекта здания заводоуправления для Кузнецкого металлургического завода. Это здание имело в плане форму «пифагоровых штанов».

Рабочие чертежи для этого здания мне поручили делать в Тельбессбюро.

Возвратившись к себе после работы, я обедала. Обед по-прежнему приносил мне от мамы брат Борис. От него я и узнавала, как дома обстоят дела, — сама я забегала домой только в воскресенье, и то лишь на короткое время. В институте я появлялась только для консультаций с профессором Ульянинским или для сдачи очередного экзамена.

В числе дисциплин, лекции по которым читались на пятом курсе, был двадцатичетырехчасовой курс «Железнодорожные тоннели». Очевидно, этот предмет считался не таким важным для мостовиков, и лекции по нему читали по вечерам, что позволило мне прослушать этот курс. Лекции читал Михаил Львович Евдокимов-Рокотовский. Он был немного знаком мне, потому что был руководителем научно-исследовательского кружка и в большом помещении нижнего этажа института производил опыты по деревобетону. Я как-то раз зашла посмотреть, что там делают. Профессор Евдокимов-Рокотовский, кругленький, без бороды, но с усами, был подвижный, живой, увлекающийся человек, и деревобетон был его очередной идеей. Вместо стержней из металла он ставил деревянные бруски и испытывал такие балки до разрушения, чтобы определить их прочность и сравнить с прочностью железобетонных. Никакого практического применения такие балки не имели, как и многие другие идеи профессора. Курс «Железнодорожные тоннели» он читал хорошо, но в то время тоннелестроение было на очень примитивном уровне, отчего казалось очень сложным и трудоемким.

На пятом же курсе нам предложили прослушать курс «Кораблестроение» факультативно, без сдачи экзаменов, и тоже в вечернее время. Слушать эти лекции было интересно, но в памяти у меня ничего от них не осталось.

Однажды профессор Ульянинский спросил меня о нашей работе у Молотилова и сказал, что нам надо бы сделать о ней сообщение для студентов. Мы-то думали, что в институте о нашей работе никто не знает, но оказалось, что это дошло до Ульянинского. Я рассказала о его предложении своим друзьям и считала, что сообщение должен делать Никитин, предложивший совершенно новый метод расчета рамных конструкций на ветровую нагрузку. И Никитин, и Полянский отказались выступать и уговорили это сделать меня. Никогда мне еще не приходилось выступать с докладом перед аудиторией, и я побаивалась, что у меня может не получиться. Однако деваться было некуда, и мне пришлось согласиться. Из преподавателей присутствовали профессор Ульянинский и доцент Д. Е. Романов. Последний писал протокол, что было одним из обязательных требований. Я собралась с духом и начала говорить, и вскоре забыла о своем страхе, слова приходили сами собой. Я писала уравнения на доске, и они получались во всю ее длину. Заканчивая писать уравнение, я каждый раз оглядывалась на профессора Ульянинского. Он кивал мне головой, и тогда я была уверена, что ошибок нет, хотя писала уравнения по памяти. После моего сообщения выступили с хорошими отзывами Ульянинский, Романов, а также кто-то из студентов. Я делала доклад от имени троих авторов, но ни Никитин, ни Полянский не пришли, что вызвало недоумение у всех присутствующих. Они ждали меня дома, и мне пришлось им всё рассказывать.

Мой успех не прошел для меня даром. Однажды, когда мы с Макой возвращались с очередной лекции по кораблестроению и проходили мимо стенной газеты, увидели толпу студентов возле нее. Мы остановились. В рисунке, который был помещен в газете, я узнала себя, идущую с портфелем, и крадущегося сзади Молотилова, потихоньку вытаскивающего из моего портфеля пачку бумаги. Автор рисунка хотел сказать, что Молотилов присвоил себе нашу работу. Карикатура была крупная и очень хорошо нарисована, я красивая, Молотилов — ужасно уродливый. Это было так несправедливо, что я задохнулась от гнева и возмущения. Кроме того, в газете авторство приписывалось мне одной, — так сочинителям заметки было удобнее.