Книга Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача - Феликс Керстен

Со вздохом он обернулся к адъютанту, который наконец вошел, не в силах больше ждать:

– Боже мой, господин Керстен, мы проговорили лишний час! Никогда не удается спокойно побеседовать, но я должен идти. Надо же такому случиться, что именно сегодня меня ждет наверху представитель министерства юстиции! Если бы он только слышал наш разговор о юристах! Однако приходите вечером ужинать, и я покажу вам несколько великолепных экспонатов, которые есть у меня дома.

17 июля 1941 года

Вчера вечером, как мы договаривались, я пришел к Гиммлеру на ужин. Он встретил меня такими словами:

– Ну, вы обдумали то, что я говорил вам днем об этих господах от юриспруденции? Я знаю, вы возразите мне, что в современном государстве невозможно вдохнуть новую жизнь в германские представления о законе. Но посмотрите на Швейцарию, где до сих пор собираются тинги, или пусть вам кто-нибудь расскажет, как англичане сумели уберечься от римского права, – тогда вы увидите, что ни современное государство, ни его экономика не станут нам помехой. Если воля есть, то всегда можно сделать ряд смелых шагов в этом направлении.

Подумайте, господин Керстен: римское право и юристы, принесшие его с собой и подавившие старое право германского народа, – все равно что смертоносный рак, угрожающий немецкому народу и германской расе в целом. Если мы хотим построить новый Германский рейх, наша задача – вырезать эту раковую опухоль из политического тела. Мы не потерпим никаких протестов юристов, и нам будет безразлично, если другие государства под влиянием касты своих юристов станут говорить, что у нас нет культуры. До того как пройдет еще столетие, у нас будет новый закон германского народа, в котором восторжествует общее германское чувство закона, основанное на идеях наших прародителей. Тогда века господства римского права и юристов, которых оно воспитало, покажутся страшным сном, чудовищной ошибкой, и все будут восхищаться четкостью и непоколебимой природой тех мер, которые предпринял фюрер.

Гиммлер взял одну из лежавших рядом с ним книг, в которых он делал отметки, и, перелистав несколько страниц, зачитал мне следующие фразы: «Я, судья, спрашиваю о законе; я обращаюсь к свободным людям, которые объясняют мне, судье, что говорит закон».

– Видите, господин Керстен, как думали наши предки. Они спрашивали у свободных людей, в чем состоит закон, и свободные люди им говорили. Где тогда были наши ученые господа-юристы? Без них мы творили чудеса; германская нация процветала и благоденствовала. – Он с триумфом взглянул на меня и продолжал: – Мы должны снова показать германскому человеку, в чем заключаются его истинная сила и величие; мы должны обратиться к гению, руководящему этой расой, и методически уничтожать все наносные элементы. Наши усилия не останутся без ответа, я ежедневно наблюдаю его в моих СС. Внешние обстоятельства должны быть подходящими, и людей следует вывести из узких рамок больших городов в такое окружение, которое соответствует их природе; тогда они познают новую жизнь тела, разума и духа. Римский законодатель был тесно привязан к городу, в котором все атомизировано. Деревня оказывала самое длительное и упорное сопротивление навязанному ей римскому праву и пыталась отстоять свои старые привычные законы и обычаи. Почитайте только историю! Мы должны восстановить связи с прошлым.

– Но вы сами используете юристов в своих организациях! У вас есть верховный судья в СС и еще один в партии. Куда бы я ни бросил взгляд – всюду натыкаюсь на юристов, – возразил я.

– Верховные судьи – как в партии, так и в СС – не юристы и никогда ими не будут. Правосудие СС и партии должно иметь совершенно иные основания, – сказал Гиммлер. – В этом уже проявилась тенденция к новому правосудию, опирающемуся на германское чувство закона и освободившемуся от римских юридических понятий. Почитайте хотя бы основные положения кодекса, который я ввел в СС. В прошлом нам в штабе были нужны юристы, чтобы уберечься от бюрократических мер, чья сила – казавшаяся неуязвимой – покоилась на паутине параграфов. Мы сражались с юристами при помощи юристов. Это было необходимо.

Мы пытаемся воспитать своих юристов, зачисляя их в СС, чтобы они пропитались нашим духом. Но я должен признаться, что это трудная задача, которая постоянно требует от меня напряжения мозгов. Вы всегда ловите их на том, что они выбиваются из строя и возвращаются к своим старым привычкам. Однако тренировка сильно сказывается на них, теперь я это ясно вижу. Поначалу все было особенно плохо. До того как я все устроил, мой штаб контролировали юристы, не я. Мне приходилось первым делом советоваться с господами юристами по поводу любых моих начинаний, чтобы выяснить, верны ли они и соответствуют ли общепризнанным юридическим идеям – тем самым идеям, с которыми мы ожесточенно воюем, которые ставили всевозможные препятствия на нашем пути к власти.

У меня нет сил рассказать вам, насколько гротескным было начало. Повсюду я наталкивался на людей в форме СС, которые сами по себе были приятными, симпатичными, достойными, но видели свою задачу в том, чтобы снабдить мои приказы чем-то вроде юридической респектабельности и указывать мне на те моменты, в которых мои меры противоречат существующим постановлениям и поэтому незаконны. Они делали так из лучших побуждений, чтобы уберечь меня, как они выражались, от ущерба и исков, не видя, что сами находятся в плену у системы. Я пытался организовать обширную учебную программу. Я избавился от тех, кого было невозможно обучить, а другим старался внушить мой образ мысли, чтобы они переступили юридические пределы, пытался подтолкнуть их к разработке таких законов, которые были бы приемлемы для их здравого юридического сознания и помогли бы в реализации наших идей.

Меня всегда особенно забавляло, с каким облегчением вздыхал очередной тупой бедняга, когда один закон заменялся другим, доступным его пониманию, и как он важно жонглировал юридическими параграфами, добиваясь, чтобы наши меры не встречали юридических препятствий. Но, как говорится, приходится договариваться с самим дьяволом; все юристы так или иначе интеллектуально деформированы, и это в природе вещей – они представляют собой что-то вроде мирян-священников. Некоторые готовы защищать одну сторону, другие обеспечивают безопасность противоположной – и как прекрасна становится жизнь, когда вы поймете, что можете превосходно обходиться без их помощи.

18 июля 1941 года

– А как насчет юристов в администрации? Вы и от них хотите избавиться? – спросил я сегодня у Гиммлера, с нетерпением ожидая его ответа, поскольку ряд мои собственных друзей, знакомых и пациентов занимают важные позиции в администрации.

– Работа в этом направлении уже ведется, – услышал я поразивший меня ответ. – Во-первых, мы в принципе подорвали монополию юристов и избавились от того предрассудка, что ведущие места в администрации могут занимать лишь юристы. Однако наша идея подверглась умелой атаке юристов. К несчастью, многие образованные люди считают, что они правы, и воспринимают как смертельное оскорбление, когда такие должности переходят к инженерам, выдающимся организаторам из других профессий, специалистам по строительству, экономистам и прочим. В таких случаях они считают себя вправе выдвинуть обвинение, будто бы должность занимает непрофессионал.