Книга Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача - Феликс Керстен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ненависть Гиммлера к юристам
16 июля 1941 года
Сегодня за обедом Гиммлер с большим удовольствием сообщил мне, что Гитлер снова высмеял юристов и облил презрением попытку перекрестить их в «защитников правосудия», которую предпринял рейхслейтер Ганс Франк, вождь Национал-социалистической лиги защиты закона. Неужели Франк действительно настолько глуп, что воображал, будто, придумав юристам новое название, он сможет разделаться с ними? Но во всем этом есть один положительный момент, поскольку теперь он – Гитлер – сможет нападать на адвокатов даже в присутствии Франка, нисколько не задевая чувств этих самых господ, «защитников правосудия».
Гиммлер воспользовался поводом, чтобы изложить мне собственные представления о юристах. Больше всего его возмущали адвокаты. К ним он питал фанатичную ненависть. Гиммлер описывал их как «воров от юриспруденции, обманщиков и эксплуататоров», которые ходят в обличье честных людей, называют себя друзьями и помощниками угнетенных, а на самом деле используют любые хитрости и уловки, чтобы опутать жертву своими сетями и спокойно ее общипывать.
Вот как Гиммлер описывал их работу:
– Бедный человек по необходимости приходит к адвокату – либо из-за того, что у него неприятности с законом, либо он нуждается в защите от угнетателя. Прежде всего, он должен заплатить аванс – эти друзья и помощники угнетенных, естественно, ничего не станут делать без аванса. Они, чтобы обмануть беднягу, его дело объявляют исключительно трудным и запутанным. Он от страха совсем лишается разума, глотает горькую пилюлю да еще и платит за нее. Далее цель адвоката – так затянуть процедуру, чтобы получить максимально возможную прибыль. В этом ему помогают официально установленные ставки гонорара, предписывающие плату, которую он может назначить, так что приличия полностью соблюдаются. Какой бы оборот ни приняли дела, аванс должен быть потрачен. Когда это происходит, адвокат требует новый взнос, и этому вымогательству нет конца.
Впрочем, на время войны я перекрыл один из путей для их делишек. Ни один из этих узаконенных бандитов не получит освобождения от призыва; я отдал строгий приказ призывать всех, кто годен к службе. Ту же меру я предпринял в отношении налоговых консультантов, которые не приносят никакой пользы, только лишают государство налогов, день и ночь думая о том, как бы половчее это провернуть и получая за свои уловки солидные гонорары. Это еще одна антиобщественная профессия, которая исчезнет, как только мы выиграем войну. Можете ли вы понять, чего ради государство должно признавать занятие, единственная цель которого – отнять у того же государства честно заработанные деньги? Представьте себе человека, сидящего в частной фирме и ничего не делающего, только советующего должникам фирмы, каким образом они могут избежать платежей. Что с ним случится? Его вышвырнут из окна, и точно так же мы собираемся поступить с налоговыми консультантами. Я вношу в это свою лепту, позаботившись, чтобы всех налоговых консультантов призвали в армию, несмотря ни на какие отговорки; это уже один шаг к финальной цели.
– Тем не менее, господин Гиммлер, – возразил я, – не можете же вы избавиться от всех юристов.
Вам потребуются хотя бы некоторые, чтобы сделать их судьями в цивилизованном современном государстве.
– Вы угодили пальцем в небо, мой дорогой! – сказал Гиммлер. – Эти господа от юриспруденции уже ясно дали нам понять, что без них мы не проживем, и все пойдет вверх тормашками. Мы же докажем противоположное. Нужно лишь изменить законы. После войны они будут совершенно пересмотрены и станут ясными, однозначными и в целом понятными любому человеку, так что отпадет нужда в юридическом искусстве толкования, чтобы узнать, что означает закон. Разве вы не понимаете, что законы были превращены в своего рода тайное знание – невразумительное и полное закавык – лишь для того, чтобы обеспечить юриста заработком и оправдать обучение все новых и новых поколений адвокатов?
Попробуйте только заглянуть в один из этих знаменитых комментариев – как их называют – к сводам законов. Вы содрогнетесь, увидев страницы объяснений к одной фразе, сказанной законодателем; приводятся длинные рассуждения о том, что он имел или мог иметь в виду, чего он безусловно не подразумевал и чего, вероятно, не подразумевал. Юристы – это такая же ложа, как и масоны; те же люди, что принимают законы, дают им толкования и с надменностью взирают на любого человека, по их мнению столь интеллектуально ограниченного, что он осмеливается выражать свое мнение по какому-либо из этих так называемых «юридических вопросов». Эти вопросы – частная собственность касты юристов и их жрецов! Горе тому, кто сунет сюда свой нос!
Гиммлер настолько разгорячился, что вопреки своей привычке налил себе второй бокал красного вина и торопливо его выпил.
– Даже если вы избавитесь от юристов, – сказал я, – и примете самые превосходные и понятные законы в мире, вам не удастся отменить ссоры, в которых надо разбираться и выносить решение. Кто этим займется, если юристов больше не будет?
– Вы вправду полагаете, что фюрер не задумывался об этом? Едва у нас будут новые законы, мы сможем назначить судьями лучших и честнейших людей других профессий. Если закон не позволяет прийти к однозначному решению, они вынесут справедливое суждение, основываясь на немецком понимании законов. Вы же знаете, как много я занимаюсь германскими законами, законами вест-и остготов, законами саксонцев, швабов и других германских племен. При любой возможности я буду содействовать изданию сводов их законов. Какие возвышенные юридические термины можно там найти, какой восхитительно ясный язык, понятный для каждого и опирающийся на глубокое знание основных законов жизни, на задачу сохранения породы и германской расы! Прочитайте одну из этих книг, а затем любой из знаменитых юридических трудов современности, и вы сразу поймете, что я имею в виду.
Гиммлер велел принести один из этих текстов и зачитал мне несколько помеченных им выразительных абзацев. Я увидел, что он просмотрел весь текст и подчеркнул те места, которые казались ему самыми существенными. Энтузиазм охватывал его все сильнее, что всегда происходило с ним, когда тема была как-то связана с «германской идеей». Но Гиммлер не ограничивал себя одной «германской идеей» в том виде, в котором она нашла выражение в немецких землях, а даже думал, как он выражался, на «великогерманский» манер. Где бы ни получали распространение германские обычаи, обряды и законы – в Италии, Франции, Швеции, Норвегии, Англии или Испании, – они всегда находили в Гиммлере горячего поклонника.
Обладая поверхностными суждениями о конкретных явлениях, Гиммлер в данном случае продемонстрировал поразительные знания, которые старался углубить при любом возможном случае, разыскивая лучших специалистов и ведя с ними многочасовые беседы. В такие часы откладывались самые важные вопросы, к отчаянию его адъютантов, в приемной скапливались посетители, которым была назначена встреча. А Гиммлер, как ученый, далекий от проблем мира, спокойно продолжал говорить о рунах, германских обрядах и обычаях, напирая на то, какие уроки может почерпнуть из них современность, какую информацию для СС он уже извлек из этих вопросов и как возродить эти идеи к жизни на благо нации. Тревожило его лишь то, что это невозможно сделать немедленно и приходится ждать до конца войны, которую он в глубине души ненавидел, так как она препятствовала его сокровенному желанию – строительству Германского государства.