Книга Фельдмаршал Румянцев - Арсений Замостьянов

А путь его лежал в обнищавшую Померанию. Готовиться к странному походу во славу голштинского оружия. В Петербурге Румянцев заручился дружбой набиравшего силу Дмитрия Васильевича Волкова — идеолога нового похода. Этот просвещённый вельможа был одним из выдвиженцев Ивана Ивановича Шувалова. Его продвижению помогал литературный талант: все отмечали, что Волков быстро и блистательно составляет рескрипты и прочие документы. Это неудивительно: Волков для души и драмы писал, и стихотворства. Он умел предугадывать желания нового императора — и быстро заслужил его доверие. При Петре III тайный секретарь Волков добился почти неограниченного влияния на государственные дела — разумеется, в пределах грёз пылкого императора.

Как всегда, к армейским делам Румянцев относился обстоятельно. Легенды о строгости кунерсдорфского героя к тому времени перекрыли миф о Румянцеве — баловне судьбы, легкомысленном гуляке. Чтобы держать офицерство в тонусе, он постоянно вникал в их службу, подчас придирался к недостаткам.

К тому времени Пётр Александрович успел стать тёртым калачом, он понимал, что такая авантюра, как поход против Дании, может остаться прожектом. Но добросовестно обдумывал тактику кампании и опасался, что его принудят к энергичным действиям в авральном режиме, без основательной подготовки. Вестей из Петербурга не было долго — и Румянцев написал Волкову тревожное письмо:

«Правда, что мое смущение немало было и на время большое, что я от вас, моего вселюбезного друга, не получал никакого ответа. Я уже отчаял вовсе быть для меня делу каковому-либо; ныне же, получа всеприятнейшее ваше письмо со обнадеживанием вашей дружеской милости продолжения и с подтверждением мне наибесценнейшей милости и благоволения, я столь больше обрадован: вы знаете, что всякий ремесленник работе рад. Дай Боже только, чтоб все обстоятельства соответствовали моему желанию и усердию, то не сумневаюсь, что я всевысочайшую волю моего великого государя исполню. В полковники и штабс-офицеры я доклад подал. Правда, что умедлил маленько, да и разбор мой велик был, я все притом соблюл, что мне только можно было для пользы службы, я тех, кои не из дворян и не офицерских детей, вовсе не произвел: случай казался мне наиспособнейший очиститься от проказы, чрез подлые поступки вся честь и почтение к чину офицерскому истребились».

Тем временем пруссаки не одобряли резких шагов Петра III и пытались умерить его завоевательный пыл. При том, что король не мог позволить себе некорректного давления на драгоценного союзника.

Знал ли Румянцев о заговоре против императора? В гвардии у него было немало приятелей, и врагам Петра III вроде бы выгодно было заручиться хотя бы косвенной поддержкой популярного генерала. Но, по всей видимости, их напугало то, что Румянцев выглядел любимцем государя. Да и редко полководец бывал в столицах — непродолжительными наскоками. И новоиспечённый генерал-аншеф оказался непричастен к отстранению от власти и убийству императора Петра Фёдоровича.

21 мая Румянцев получает из Петербурга секретную инструкцию считать войну с Данией не только вероятной, но фактически объявленной. А значит, следовало приступать к действиям. Пётр Фёдорович требовал, чтобы Румянцев занял Мекленбург и утвердился там прежде, чем датчане могут это сделать.

Румянцев написал императору о трудностях похода: катастрофически не хватало припасов, а пруссаки не выполняли взятых обязательств… Новые донесения пришли в столицу после отстранения императора-голштинца. Перед Екатериной и Орловыми Румянцев предстал в образе ревнителя датского похода. И они косились на него с недоверием.

После переворота новые власти с подозрением относились ко всем, кто жил в ладу с низвергнутым императором. Даже изворотливый Волков какое-то время потомился в заключении.

Румянцева смутило известие о странной смерти императора: он мог предположить, что Орловы готовы устранять противников, готовы карать жестоко. Означало ли это, что его генеральская карьера закончена? В приступе стоицизма Румянцев решил променять полководческие лавры на усадебное спокойствие. Как тут не вспомнить ломоносовское, уже написанное: «Царей и царств земных отрада — возлюбленная тишина». Эти строки зазвучали в елизаветинские годы — столь счастливые для Румянцева. Он готов был удалиться от дел — в ореоле побед после Кунерсдорфа и Кольберга. В воображении генерал-аншефа уже сложились планы усовершенствования армии. В армии его крепко уважали, сложился и круг офицеров-учеников. И с таким опытом — на покой?

Когда наваливались неприятности — Румянцев обыкновенно сказывался больным. Старинная дипломатическая хитрость, на которую не раз шёл и отец героя. Возможно, и готовность к отставке была дипломатическим манёвром. Впрочем, Румянцев был готов к кардинальным переменам в политической и армейской верхушке: казалось, Орловы и гвардия всюду возьмут своё, а герои Семилетней войны останутся в стороне.

Екатерина не продолжила эксцентрическую политику Петра III, но и не вернула страну ко временам противостояния с Фридрихом. Хотя к тому времени оставались шансы возвратить империи Восточную Пруссию, а Фридрих не успел восстановить силы. Словом, прусский король имел право праздновать победное завершение войны.

Семилетняя война для России оборвалась нелогично — и, возможно, поэтому её до сих пор недооценивают комментаторы истории. Но мы намотаем на ус: до Бонапарта Россия в столь масштабных войнах участия не принимала. А полководец Фридрих вполне сопоставим с Наполеоном.

Этот исторический спектакль стал прообразом будущих мировых войн. Семилетняя война выплеснулась за пределы Европы — повсюду английские колонизаторы теснили французских и испанских. Да и «аборигены» — коренные жители Америки и Индии — приняли участие в боевых действиях. Пожалуй, прав был господин Черчилль, называвший Семилетнюю «первой Мировой». Правда, в середине XVIII века противостояние армий не требовало тотального напряжения экономики.

Что мы помним о Семилетней войне сегодня? Гордимся первыми триумфами русской армии в Западной Европе, да ещё и в столкновении с лучшей в мире прусской военной машиной. Вспоминаем о том, что впервые русские казаки триумфально процокали по берлинской мостовой именно в ту войну. Не забыли и о том, что в той войне ярко проявил себя Румянцев. Сетуем вослед за Ломоносовым на пруссачество Петра III, который пустил по ветру все плоды тех побед. Никаких серьёзных политических уроков из Семилетней войны мы не вынесли, а напрасно.

При Екатерине Румянцев не раз окажется триумфатором. Его громкие победы над османами перекроют трубную славу Семилетней войны. Фельдмаршальский жезл, почётный титул Задунайского, россыпь орденов, бриллиантов, наградных имений. А всё-таки ничто в полководческой биографии Румянцева не сравнится с победами над Фридрихом и прусской армией, с блистательной Кольбергской операцией. Там Пётр Александрович показал себя военным академиком, превзошёл лучших из лучших. Видимо, такое бывает лишь раз в жизни — несколько кампаний Семилетней войны, о которых при Екатерине вспоминали нечасто. Но граф-то знал цену тем победам. Помнил, как бежали с поля боя прусские гусары, спасая своего короля, обезумевшего от поражений.