Книга Хамам "Балкания" - Владислав Баяц

– Ты, конечно же, прав. Но пойми, я родом из тех мест, которые всегда принадлежали империи. А твоя родина совсем не такая, как моя. Может, она навсегда останется частью империи, но ведь не так давно она не была такой, не так ли?

– Останется она в империи или нет, ты стал бы строить в моих краях, если бы тебе предложили, а не приказали?

Синан мог и не отвечать. Они оба знали, какое страстное желание строить вызвала у него мечеть на озере Ван. Она обращалась к нему, она своим совершенством доказала, что его мечты могут воплотиться в жизнь!

Глава М

В семидесятые и восьмидесятые годы XX века Белград выглядел как центр мира. Или, по крайней мере, как один из центров. Или же весь мир представлялся таким? Преувеличение? Конечно. Но все-таки духовная сторона жизни всегда процветала в той среде, так что преувеличение не такое уж сильное. В тот белградский мир вливалось так много интересных (так называемых общественных) людей, что были и такие, которые незаметно приезжали сюда и незаметно уезжали, так что об их пребывании становилось известно только после их отъезда.

Уже под конец этого цикла, или тенденции, в октябре 1989 года в город прибыл поэт из Соединенных Штатов Америки Кенвард Элмсли. В Белграде он пробыл чуть более недели. Я принимал его как переводчик и как коллега-писатель, показывал ему достопримечательности города и прежде всего знакомил с людьми. Планировалось в конце визита представить его широкой публике. Надо было только придумать как. Оказалось, что это не так-то и легко. Собственно, Элмсли был, что называется, литератор-многостаночник. Кроме профессии поэта, он обладал еще несколькими эпитетами: 1) прозаик, автор нескольких романов и рассказов. Среди прочих авторов он печатался в известном журнале «Пари ревю»; 2) драматург; 3) автор оперных либретто; 4) автор текстов для так называемой легкой музыки. Некоторые его песни можно было услышать в музыкальных автоматах, а исполнял их Нат Кинг Кол; 5) композитор; 6) издатель, директор издательства «Z Press». Американская общественность использовала в отношении его два не столь часто употребляемых выражения: одно из них было «singing poet» (потому что он действительно часто пел свои стихи) и второе – «songsmith» (слово song – песня – продолжало smith, что было обозначением ремесла, как в профессии blacksmith – кузнец. Таким образом, его считали кузнецом песен). Кенвард Элмсли на самом деле принадлежал к настоящей, не популистской элите. По этой причине его иногда поддерживали голоса со стороны, как это, например, однажды сделал известный писатель Джон Эшбери в журнале «Парнас» («Parnassus»): «Элмсли – единственный подкупленный поэт». Возможно, он знал, что тот подрабатывал в американских университетах, в которых устраивал литературные «представления» перед сотнями и тысячами молодых людей. То же самое он делал и во время путешествий по миру.

Возможно, именно эта форма самовыражения повлияла на его идею устроить в Белграде вместе со мной нечто вроде перформанса. Так что старый житель Нью-Йорка и молодой обитатель Белграда несколько дней разучивали роли, декламировали, пели, танцевали, читали, и все это под музыку Элмсли, записанную на магнитофон. В день события (состоявшегося в Студенческом культурном центре) у меня случились сильные приступы боли из-за воспаления плевры. Кен, увидев, что я не то что едва двигаюсь, но и ходить не в состоянии, хотел было отказаться от представления. Но я возразил. Я героически вышел к публике. За секунду до этого Кен опять потребовал прекратить выступление, но на этот раз по той причине, что публики собралось четыре с половиной человека! Причем двое были из американского посольства. Наверное, по заданию. Но я опять отказался. Улыбнувшись, я сказал, что мы должны быть профессионалами. Я держался так, словно привык выступать ежедневно! И все-таки в конце прозвучали аплодисменты. Дело было сделано.

Поскольку вскоре после этого он должен был уехать, я предложил устроить для общественности розыгрыш. У меня была возможность подготовить это, поскольку я (прошу любить и жаловать) также обладаю несколькими специальностями. В то время я редактировал в журнале «НИН» рубрику «Люди», которая вкратце знакомила читателей со всякими любопытными вещами, касающимися знаменитостей. Итак, после биографических сведений о Элмсли я в этой рубрике задал ему вопрос: как ему удается сводить концы с концами, занимаясь сочинительством элитной литературы и публичным чтением написанного? Он рассказал мне, как это тяжело (и объяснил почему), и в конце добавил, что в качестве финансовой помощи ему кое-что «капает» и от дедушки! Естественно, последовал вопрос: а кто у него дедушка? Ответ был таков: Джозеф Пулитцер.

Как и следовало ожидать (точнее говоря, как мы и ожидали, если не сказать, срежиссировали), общество пришло в смятение. Интерес журналистов к нему просто накалился. Но было поздно. Журнал, как и планировалось, вышел из печати, когда Элмсли уже уехал.

А вот теперь и мораль. Будучи потомком Джозефа Пулитцера с момента рождения, этот внук, подрастая, со временем понял, что его творческому будущему, к которому он стремился, будет угрожать его собственная фамилия. Он хотел добиться успехов в творчестве благодаря качеству, не прикрываясь именем знаменитой семьи. Он понял, что, имея такую фамилию, никогда не будет уверен, воспринимают ли его как самостоятельного автора или же только в основном благодаря семейным привилегиям. Подобное поведение стало своего рода обоюдоострым лезвием: жизнь художника не была легкой, зато сам он остался искренним. В отличие от него брат не переменил фамилию, и так называемая желтая пресса весьма часто описывала его разного рода приключения, к которым он был склонен. Со временем Элмсли в биографические данные начал «вставлять» и деда, потому что сам он к тому времени уже имел устойчивое реноме серьезного автора. Теперь он избегал называть свою настоящую фамилию только в устных интервью и на телевидении, защищаясь тем самым от людей, хватающихся за любую сенсацию. Но, как мы видели, он мог и пошутить на эту тему.

Честно говоря, в самоопределении Элмсли был один момент, касаться которого я опасался. Стоит напомнить, что именно Джозеф Пулитцер (1847–1911) вместе с несколько более молодым Уильямом Рэндольфом Херстом (1863–1951) был создателем желтой прессы. Оба они, владея огромным числом газет и журналов, добились миллионных тиражей именно публикацией сенсационных текстов. (Херст был создателем комикса «Yellow Kid», в честь которого эта пресса и получила свой цвет или же название.) Возможно, что дедушку Пулитцера начала грызть совесть, и в 1903 году он основал журналистские курсы в Колумбийском университете. Серьезной личностью он продолжал оставаться и post mortem, когда в 1917 году была установлена Пулитцеровская премия за журналистику, карикатуру, литературу (проза, поэзия, драматургия, биографические и исторические книги), а с 1943 года – и за музыкальные произведения. Следует признать, что своих целей он добился, потому что теперь всеми признано, что выше Пулитцеровской премии есть только одна – Нобелевская. Или, точнее будь сказано, самая известная после Нобелевской премии – Пулитцеровская, если и не самая ценная.

Итак, совершенно очевидно: я пришел к необходимости упомянуть все эти данные, так как я понял, что именно они были движущей силой поведения Элмсли в обществе. Не буду поминать его поведение вне общества: например, много позже он пригласил меня к себе в Америку, чтобы мы вместе занялись переводом одной моей книги на английский! Моя скромность одолела его скромность: я отказался.