Книга Фрэнки, Персик и я - Карен Маккомби

— Джозеф? Мистер Грейнджер оставил ему какую-то сумму после своей смерти. Ее хватило, чтобы оставить работу слуги и уехать из Портбея. Он был тогда еще подростком, и я думаю, что ему захотелось посмотреть мир.

— И с тех пор о нем больше никто не слышал? — спросила я, внезапно подумав о моем дедушке Эдди.

— Вряд ли. — Хранительница покачала головой. — Но жители города жалели о том, что он уехал. После этого они стали называть старый дом домом Джозефа, хотя мисс Грейнджер и ее мать все еще жили здесь.

Так что «вечность» на поверку оказалась весьма недолговечной для Элизы и Джозефа. Но потом я решила, что если Нане Джонс и дедушке Эдди так непросто было встречаться в 1950-е, то как же трудно было хозяйской дочке встречаться со слугой на целых сто лет раньше?

— Но они ведь все равно любили друг друга! — произнесла я вслух, как будто стараясь убедить себя в этом.

— Ты имеешь в виду Элизу и Джозефа? — спросила хранительница. — Странно, что ты об этом заговорила. Я сама все время думаю о них, глядя на этот портрет. У них в глазах одинаковые чертики. Ты заметила?

Я подумала, стоит ли сказать ей о вырезанных на подоконнике именах, но потом решила, что это будет мой секрет. Может быть, в конце лета я возьму у папы фотоаппарат, сделаю фото и принесу его в музей, чтобы его добавили к экспозиции, чтобы весь мир (в смысле, весь Портбей) это увидел...

— Эй, Стелла, теперь-то мы можем идти? Ну пожалуйста!

Я оглянулась на Фрэнки, с несчастным видом сгорбившуюся в дверном проеме и выдувшую из жвачки гигантский розовый пузырь.

— Конечно, пошли, — кивнула я, понимая, что лучше вывести ее отсюда как можно скорее, пока пузырь не лопнул и остатки жевательной резинки не прилипли бы ко всем этим бесценным пиратским трофеям.

И чтобы милая леди-хранительница с полным основанием не вышвырнула нас отсюда...

Глава 20.

Вверх, вверх и про-о-о-очь!

Ух-ох-ах!

— По десятибалльной шкале, Стелл, — услышала я шепот Фрэнки, — насколько сильно ты боишься?

Разноцветные огни ярмарочной площади уменьшались с пугающей быстротой.

— На десять баллов! — пронзительно крикнула я, изо всех сил схватившись руками за изогнутый поручень чуть выше моих колен, так что косточки пальцев готовы были прорвать кожу... — А тт-ты-ы?

— На девять! — взвизгнула она, тоже вцепившись в поручень.

Всего девять? Что ж, Фрэнки всегда была храбрее меня. Но я почувствовала некоторое облегчение, поняв, что она почти так же, как и я, боится подниматься на колесе обозрения. Я мысленно взяла назад свои слова о том, что это просто ерунда по сравнению с «Лондонским Глазом». В смысле, «Лондонский Глаз» — это, конечно, хай-тек и все такое, но там вы находитесь в закрытой стеклянной кабине, практически такой же большой, как автобус, которая перемещается так медленно, что вам нужно постоянно проверять, меняется ли вид снаружи, чтобы убедиться, что вы действительно движетесь. Но эта штука... Она выглядела совсем неплохо, когда мы стояли внизу несколько минут назад. Но когда мы поднялись наверх, мои внутренности скрутил банальный, старомодный, вовсе не хайтековский страх. Дззыннь!

— О господи! Что это было? — прошептала Фрэнки, когда колесо задрожало и остановилось, а наши сиденья стали тихо раскачиваться от вечернего морского бриза.

— Ничего страшного. Посмотри, они просто остановили колесо, чтобы больше народу влезло в остальные гондолы, — проговорила я, гордая тем, что не побоялась перегнуться через поручень и рассмотреть, что происходит.

— Больше не делай этого! Гондола начинает раскачиваться еще больше! — умоляюще проговорила Фрэнки, скатываясь к цифре десять по десятибалльной шкале страха.

— Да смотри же, всё в порядке, мы снова двигаемся!

— Чья это была идея — подняться на этом колесе? — спросила вдруг Фрэнки, и ее голос был высоким и визгливым, как будто она только что глотнула из гелиевого баллона.

— Твоя! — рассмеялась я, глядя на нее и на секунду забыв обо всех страхах и огорчениях.

Дззыннь!

— О-о-о-ой! — охнули мы обе, когда наша гондола снова остановилась.

— Лучше бы они этого не делали... — простонала Фрэнки. — Знаешь, нам надо было остаться внизу на электрических автомобильчиках. Те парни в красной машине были очень даже ничего!

— Что ты говоришь? — Я открыла рот от удивления. — Но ведь ты все время бросала на них гневные взгляды и запугала их до полусмерти.

— Я делала это только ради тебя. — Фрэнки поджала губы. — Чтобы все в Портбее знали, что к тебе опасно приставать.

Так. Я, конечно, приветствовала, что Фрэнки так меня защищает, но мне совершенно не нравилось, что она отпугивает от меня людей.

— Ох, не знаю даже, что меня сегодня больше разозлило, — снова весело начала Фрэнки, когда колесо пришло в движение. — То, что моя одежда оказалась вся испачкана красной пылью и кошачьей шерстью, пустая трата времени в каком-то унылом музее или то, что приходится рисковать жизнью на этом гигантском велосипедном колесе?

Фрэнки обычно вызывает во мне разные чувства: гордость, счастье, возбуждение, удивление (иногда). Но теперь я бы добавила два новых чувства к этому списку: растерянность (когда она так странно общалась со мной по телефону и электронной почте) и раздражение (это было совсем новое чувство, которое я испытала прямо сейчас). Почему она так возненавидела Персика и Портбей?

Хррясь!

— Это становится просто смешно! — проворчала Фрэнки, когда мы со скрежетом остановились. —

Сколько еще народа должно забраться на это колесо, чтобы они начали нормально крутить его и мы смогли спуститься вниз?

— Фрэнки, — нерешительно проговорила я, — по-моему, это совсем другая остановка. Раньше был совсем не такой звук...

— А какой же?

— Тогда был больше «дззыннь», чем «хррясь»!

Обычно подобные слова могли вызвать у нас только приступ смеха. Но когда вы болтаетесь где-то высоко в воздухе, это вряд ли можно назвать обычным состоянием.

Но я все же осмелилась снова взглянуть вниз, на этот раз сделав это медленно-медленно, чтобы не раскачать гондолу. Теперь мы находились на самой вершине колеса, то есть на цифре двенадцать, если считать колесо циферблатом. И ух какой же далекой казалась отсюда земля!

— Что случилось? — спросила Фрэнки, откидываясь до упора на дутом виниловом сиденье.

— Там какие-то типы с площади, и они чем-то вроде расстроены и вроде... орут друг на друга.

— О боже! — застонала Фрэнки. — Я не могу на это смотреть. Я закрою глаза до тех пор, пока они не запустят эту штуку и не заставят ее вертеться!

Я тоже не была в восторге от перспективы болтаться в воздухе на такой высоте неизвестно сколько, но совсем не собиралась закрывать глаза.