Книга Шутка - Милан Кундера

Молодец спрашивает меня: «Не забыл ли ты еще, как ездить верхом?» Только тут я заметил, что рядом с его конем стоит еще один, оседланный, но без всадника. Молодец указал на него. Я сунул ногу в стремя и вскочил. Конь дернулся, но я уже сижу крепко и с наслаждением сжимаю коленями его спину. Всадник вытаскивает из кармана алый платок и подает мне: «Обвяжи лицо, чтобы не узнали тебя». Я обвязал лицо и враз ослеп. «Конь понесет тебя», — слышу голос молодца.

Вся конница двинулась на рысях. По обеим сторонам я слышал гарцующих ездоков. Я касался икрами их икр и различал отфыркивание их коней. Около часу мы ехали так, бок о бок. Потом остановились. Тот же мужской голос снова обратился ко мне: «Мы на месте, король!»

«Где мы?» — спрашиваю я.

«Разве ты не слышишь, как шумит великая река? Мы стоим на берегу Дуная. Здесь тебе ничего не грозит, король».

«Да, — говорю, — чувствую, что здесь мне ничего не грозит. Я хотел бы снять платок».

«Нельзя, король, пока еще нельзя. Тебе не нужны глаза. Они бы только обманывали тебя».

«Я хочу видеть Дунай, это моя река, моя матушка-река, я хочу видеть ее!»

«Не нужны тебе глаза, король. Я расскажу тебе обо всем. Так будет лучше. Вокруг нас неоглядная равнина. Пастбища. Там-сям кустарник, а кое-где торчат деревянные жерди, коромысла колодцев. Но мы на травянистом берегу. Чуть поодаль трава кончается и переходит в песок, у реки ведь песчаное дно. А теперь можешь спешиться, король».

Мы сошли с коней и уселись на землю.

«Ребятки сейчас разложат костер, — слышу я голос молодца, — солнце уже сливается с далеким горизонтом, и вскоре похолодает».

«Я хотел бы видеть Власту», — говорю вдруг.

«Увидишь».

«Где она?»

«Недалеко отсюда. Поедешь к ней. Твой конь домчит тебя к ней».

Я вскочил и стал просить, пусть позволят мне ехать к ней тотчас. Но мужская рука легла мне на плечо и пригнула к земле. «Сядь, король. Прежде отдохни и поешь. А тем временем я поведаю тебе о ней».

«Скажи, где она?»

«В часе езды отсюда стоит деревянный домик под соломенной крышей. И обнесен он деревянным частоколом».

«Да, да, — поддакиваю я и чувствую на сердце счастливую тяжесть, — все из дерева. Так и должна быт Не хочу, чтобы в этом домике был хоть один-единственный металлический гвоздик».

«Да, — продолжает голос, — частокол из деревянных жердей, обработанных так легко, что видна изначальная форма веток».

«Все деревянные вещи похожи на кошку или собаку, — говорю я. — Это скорее твари, нежели вещи. Я люблю деревянный мир. Только в нем я чувствую себя вольготно».

«3а изгородью растут подсолнухи, ноготки и георгины, и еще растет там старая яблоня. На пороге дома стоит сейчас Власта».

«Как она одета?»

«На ней льняная юбка, слегка замаранная, потому что она воротилась из хлева. В руке — деревянный ушат. Босая. Но она прекрасна, потому что молода».

«Она бедная, — говорю я, — она бедная девчоночка».

«Да, но при том она королева. А раз она королева, она должна быть сокрыта. Тебе и то нельзя к ней, чтобы не выдать ее. Разве только под покровом. Тебя приведет к ней твой конь».

Рассказ молодца был так прекрасен, что меня охватило сладкое томленье. Я лежал на травянистой лужайке, слышал голос, затем голос стих. И доносился лишь шум воды и треск костра. Было так прекрасно, что я боялся открыть глаза. Но ничего не поделаешь! Я знал: пришла пора их открыть.

2

Подо мной лежит матрас на полированном дереве. Полированное дерево я не люблю. И такие гнутые металлические подпорки, на которых стоит тахта, тоже не люблю. Надо мной с потолка свисает розовый стеклянный шар с тремя белыми полосами вокруг. И этот шар не люблю. И сервант напротив не по мне — за его стеклом выставлено столько всякой ненужной утвари. Из дерева здесь только верная фисгармония в углу. Одну ее и люблю в этой комнате. Осталась после отца. Отец год назад умер.

Я встал с тахты, но не чувствовал себя отдохнувшим. Была пятница, перевалило за полдень, ровно через два дня воскресная «Конница королей». Все висело на мне. Ведь все, что касается фольклора, в нашем районе вечно взваливают на меня. Две недели кряду я не спал: ворох обязанностей, всяческие поиски, пререкания, хлопот полон рот.

Тут вошла в комнату Власта. Пожалуй, неплохо бы ей пополнеть. Полные женщины бывают добродушными. Власта худа, и на ее лице уже полно мелких морщинок. Спросила, не забыл ли я по дороге с работы зайти в прачечную за бельем. Я, конечно, забыл. «Другого я и не ждала», — сказала она и поинтересовалась, буду ли я наконец сегодня дома. Пришлось сказать, что не буду. В городе собрание. В райисполкоме. «Ты же обещал позаниматься сегодня с Владимиром».

Я пожал плечами. «А кто будет на этом собрании?» Я стал перечислять участников, но Власта прервала меня: «И Ганзликова?» «Ага», — сказал я. Власта сделала обиженный вид. Дело труба. У Ганзликовой дурная репутация. Ходили слухи, что она спит с кем попало. Власта была далека от подозрений, что у меня может быть что-то с Ганзликовой, но упоминание о ней постоянно выводило ее из себя. Она презирала собрания, в которых участвовала Ганзликова. Это всегда было яблоком раздора — и потому я предпочел поскорей улизнуть из дому.

На собрании обсуждали последние приготовления к «Коннице королей». Но толку — чуть. Нынче национальный комитет каждую копейку экономит на фольклорных празднествах, а еще несколько лет назад отваливал на них большие деньги. Теперь уже нам приходится ему подбрасывать. Союз молодежи уже ничем не прельщает людей, вот и решили поручить ему организацию «Конницы», авось станет попритягательней! Когда-то выручкой от «Конницы королей» поддерживали менее прибыльные фольклорные начинания, а на сей раз вся она пойдет Союзу молодежи — пусть, мол, распоряжается ею по своему усмотрению. Обратились в полицию с просьбой на время «Конницы» перекрыть шоссе. Да не тут-то было — в последний день получили отказ: нельзя, мол, ради «Конницы королей» прерывать движение. Но что станется с «Конницей», если лошади всполошатся посреди машин? Да, забот невпроворот.

Ушел я с собрания лишь около восьми. На площади вдруг узрел Людвика. Он шел по противоположному тротуару навстречу мне.

Я, честно сказать, оробел. Что ему тут понадобилось? Я перехватил его взгляд — он на мгновение задержался на мне и скользнул в сторону. Людвик сделал вид, что не замечает меня. Два старинных товарища. Восемь лет за одной партой. А делает вид, что не видит меня!

Людвик, это была первая трещина в моей жизни. Теперь уж помаленьку привыкаю, что жизнь моя не очень прочный дом. Я был недавно в Праге и зашел в один из тех маленьких театриков, которые как грибы возникали в шестидесятые годы и быстро завоевывали популярность, молодые люди создавали их в студенческом духе. Играли пьеску с не Бог весть каким захватывающим содержанием, но зато с остроумными песенками и неплохим джазом. Вдруг джазисты ни с того ни с сего напялили шляпы с пером, какие носят у нас к национальному костюму, и стали подражать капелле с цимбалами. Визжали, ухали, копировали наши танцевальные жесты, в особенности наше типичное вскидывание руки вверх… Продолжалось это, видимо, несколько минут, но зрители чуть не валились со смеху. Я не верил своим глазам. Еще лет пять назад никто бы и не посмел делать из нас посмешище. Да и никто бы не смеялся над этим. А теперь мы смешны. Как же получилось, что мы вдруг стали смешны?