Книга Дом, который построил… - Елена Тат

Конечно, ей бы радоваться, что у Анны, наконец, проявился интерес к противоположному полу. Да она бы и порадовалась от души, но позже. А пока все же первая реакция была другой: не хотелось ни с кем делить подругу.

– Скажешь тоже! – отмахнулась тогда Анна. – Это же просто работа.

Однако это не была только работа. Все последние месяцы Анна вскакивала по утрам, чтобы начать ждать его прихода и с трудом переносила воскресения.

Но бывали выходные, когда Адам приглашал ее куда-нибудь с собой. И те дни она тоже любила.

– Ты теперь местная жительница, – говорил он, – должна делать все как другие. И знать окрестности назубок, а ты никуда не выходишь. Это неправильно, и совсем не по-чешски.

– Но мне и дома хорошо, – упиралась Анна, не соглашаясь покидать свое надежное убежище, – зачем мне куда-то ехать или идти? Я поэтому и купила большой участок, чтобы не искать лес, а иметь свой.

– Нет, нельзя все время сидеть одной, – не соглашался он, – так ты закиснешь и напишешь грустную книгу. Ее никто не захочет покупать, потому что людям и без того часто бывает невесело. Твои издатели заработают мало денег и не заплатят тебе, а тебе нечем будет платить мне. А это очень плохо для меня.

– Ну, знаешь… так ты на самом деле о себе печешься, значит, а не обо мне?

– Конечно, – улыбался он в ответ, – я жесткий прагматик, а не альтруист.

Но это было неправдой. Он всегда отдавал больше, чем получал.

Первая их поездка была в далекий Либерец, за двести с лишним километров от ее дома, где Адам хотел показать ей архитектуру старинных, по счастью уцелевших вилл и особняков. Он водил ее по просторным ровным улицам, словно по залам музея, показывал на дома рукой, и громко, чтобы перекричать шум время от времени проезжавшего мимо трамвая, рассказывал, объяснял, сравнивал и восхищался. Нечастые прохожие улыбались и оглядывались на них. Анна смущалась, сжималась в комок от повышенного чужого внимания, чувствовала себя неуютно, неловко, точно ее раздели и теперь разглядывают. Она хотела поскорее сесть в машину и уехать, а он все говорил и говорил, ни мало не обращая внимания на ее пылающие щеки и испуганный взгляд.

Второй была Прага. Но не та, что Анна видела, в свой первый приезд, как туристка, а другая, та, что знал и видел он. Он водил ее мелкими неказистыми, но милыми, будто родными, улочками, показывал мастерские, где делали витражи и выдували вазы и знаменитых стеклянных кошек, рассказывал о прежних и изменившихся технологиях. Они не торопясь пили кофе и шоколад в старых кафе с открытыми верандами. Девушки, проходя мимо, улыбались ему, он улыбался в ответ, а мужчины глазели на Анну, и ей это было непривычно и странно. Она сама обычно выбирала себе место в углу, подальше от чужих взглядов, а ему нравилось быть в толпе.

Потом он взял ее на рыбник, с отцом и паном Веверкой, и Анна впервые в жизни удила рыбу, правда червяка так и не решилась взять в руки и насадить на крючок, и всякий раз морщилась и отворачивалась, когда это делал Адам.

Пришла зима и он потащил ее в горы.

– Ты же теперь живешь в Чехии, Ани, а чехи, как австрийцы, уже рождаются с маленькими лыжами в руках.

– Бедные их матери, непросто же дается им рождение детей, – язвила Анна.

– Не остри, – осаживал ее Адам, – ты теперь одна из нас, и должна уметь ездить на лыжах.

– А если не буду уметь, то вы меня лишите вида на жительство, что ли? – продолжала подкалывать она.

– Нет, зачем же, – в тон ей отвечал он, – мы научим тебя насильно.

И он повез ее с компанией друзей в горы и там поставил на лыжи.

– Это русская пани, у которой я работаю, – представлял он Анну своим приятелям и их подружкам, и под общий одобрительный смех прибавлял, – будем делать из нее чешскую пани. Лыжуем, пани Морозова, ано? Лыжуем?

На людях он строго держал дистанцию и называл ее на вы.

Анна от повышенного внимания тушевалась, злилась, краснела и бледнела, обзывала Адама про себя недобрыми словами. А он только улыбался, глядя на ее недовольное лицо, меняющее цвет, как электрическая гирлянда на елке.

Он помог ей выбрать в прокате костюм, лыжи и ботинки, но, когда попытался помочь ей их тут же и одеть, получил жесткий отпор с ее стороны.

– Даже и не думай, – прошипела она, отшатнувшись в сторону. – Лучше найди мне инструктора. Я не собираюсь быть поводом для твоих шуточек. И объектом для насмешек твоих друзей тоже. Я буду кататься отдельно.

– Ладно, ладно, прости, – примирительно поднял он ладони вверх, – не злись только так, я найду тебе инструктора, успокойся.

Когда она в первый раз съехала со склона, совсем пологого и простого, ее радости не было предела. Она смеялась и не могла остановиться, так силен был пережитый восторг. Инструктор улыбался ей:

– Добрже, пани, велми добрже. Сте схопна школачка[1] – похвалил он.

Чехи действительно в массе своей неугомонные и очень спортивные. Вместо того чтобы лежать на диване перед телевизором, по выходным они отдыхают весьма активно. Зимой на лыжах, летом пешком или на велосипедах, с рюкзаками за спиной, с малышами в защитных шлемах, гордо восседающих на багажниках родительских велосипедов.

И Адам так же мало-помалу приучил Анну, многие годы бывшую затворницей, куда-то ехать, идти, карабкаться, находить радость в движении и общении с новыми людьми. Он поставил ее на лыжи, научил ездить на велосипеде, таскал в лес и в горы.

Корконоши и Андршпах, Броумовские Стены и Снежка, Шпиндлеров Млын и Лабский водопад – все это теперь были для нее не просто слова и заманчивые картинки в путеводителе, а чудесные, неповторимые по красоте места, где она, благодаря ему, побывала.

Он не просто перестроил ее дом. Он изменил ее характер, сделал более открытой, общительной, яркой и светлой.

Адам, Адам… Никогда и ни с одним мужчиной она не была так долго рядом и не сходилась так близко. Это было опасно и могло плохо кончиться. Для них обоих…

– У тебя красивое имя, – сказала она ему однажды. – В честь кого тебя так назвали?

А он засмеялся в ответ, как обычно:

– В честь первого человека на земле, Ани. Кого же еще?

Первый человек на земле… Он и вправду был первый человек, первый мужчина, в присутствии которого ее сердце меняло свой темп. Возможно, она испытывала к нему то самое чувство, которое с таким упорством описывала много лет в своих книгах… Во всяком случае, она желала ему добра. Больше, чем себе.

– Почему же жизнь так устроена, что для того чтобы построить что-нибудь новое, нужно обязательно что-то разрушить? – грустно спросила она его прошлой осенью, глядя, как экскаватор ломает покосившуюся веранду.

– Иначе всего было бы слишком много, Ани, и на земле просто не осталось бы места ни для чего нового, – ответил он.