Книга Легкие горы - Тамара Михеева

– Один меня сегодня так назвал. Я тоже китайка?

– Китаянка, – машинально поправила мама. – Нет, Дина, у тебя, скорее всего, кавказские корни. Не знаю, какие точно. Может, грузинские или чеченские, может, дагестанские…

– Ну и пусть, – сказала Динка упрямо. – Пусть я лучше буду черномазой, чем в черной куртке, да?

Мама уткнула лицо в Динкин живот. Глухо сказала:

– Да.

Они так долго стояли. И света все не было, только большой, почти весенний, ветер, и казалось, будто случилась катастрофа или война и весь мир погиб, остались только они вдвоем. Но тут Динка кое-что вспомнила:

– Меня папа Сережа из сугроба достал.

– Да, я знаю. Он звонил мне потом.

– Он теперь здесь живет?

– Да.

– Из-за нас?

– Да.

– Он тебя любит.

Мама улыбнулась. Погладила Динку по голове.

– Он и тебя любит, – сказала она робко.

Но Динка помотала головой.

– Нет, он просто спас меня сегодня. Потому что Данька его позвал. В меня Данька, наверное, влюбился.

– Вот здорово, – улыбнулась окну мама.

Потом пришла Соня. Она уже не ревела, только глаза опухли, стали совсем узкими.

– Теть Кать, у вас есть свечка лишняя, а то у нас кончились? Мама звонила куда-то, сказали – авария, к утру только сделают.

Пока мама искала свечки, Динка с Соней сидели на диване.

– Мой прадедушка – настоящий герой, – сказала Соня. – Он всю войну прошел, у него знаешь сколько орденов и медалей? Мне мама показывала сейчас… А еще он путешественник, он из Китая на лодочке до Сахалина доплыл, его даже Колумбом прозвали. А потом, после войны, он пешком всю страну прошел, правда! Я, когда вырасту, тоже буду путешествовать. А ты?

– И я.

– И фамилию я менять не буду, – упрямо сказала Соня. Вздохнула. – Даже если замуж за Озерова выйду.

Весна вручную

Она пришла вдруг, будто распахнули в небе огромное окно, будто ветер баюкал ее в больших ладонях, а потом тихонько опустил на землю – теплую, нежную, долгожданную. Весну. Динка срывала шапку с головы, как только отходила подальше от дома, чтобы мама не видела, и слушала, как ветер трогает ее волосы и что-то шепчет, шепчет на ухо. Дорога из школы теперь занимала в два раза больше времени, потому что нужно было обойти все ручьи, все деревья, кора которых теплела от робкого солнца, послушать воробьев в кустах сирени у детского сада, собрать ветки с обрезанных тополей, чтобы дома поставить их в банку и ждать, когда покажутся клейкие листочки с капельками оранжевого, как солнце, сока.

Вчера они шли из школы и увидели, как дворник у почты режет лопатой огромный сугроб в тени дома, берет целую лопату снега и бросает его на горячий от солнца асфальт, и снег тут же крошится, рассыпается и начинает потихоньку таять.

– Весна вручную, – сказал Данька Богомол. У него выбились из-под шапки волосы, и он вдруг показался Динке очень красивым и будто бы даже похожим на кого-то.

– Пойдемте на гору! – предложила Соня.

– Ага, там снега еще по колено! – фыркнул Ромка Озеров.

– Ничего не по колено!

И они, конечно, пошли, даже портфели не занесли домой, чтобы время не тратить. А на горе был синий ветер, рыхлый снег, спеченный кристалликами снежинок, он еле-еле держался, и казалось, вот-вот рухнет на город потоками бесконечной талой воды. Динка ковырнула ботинком снег и увидела под ним совсем зеленые, тугие кустики брусники. Они все сгрудились вокруг этого кустика и дышали на него, чтобы согреть.

А дома Динке попало. Мама пришла на перерыв, заругала Динку за мокрое пальто и перчатки, за то, что она так долго где-то шляется… Она бы долго ругалась, наверное, но в дверь позвонили, и Динка улизнула открывать.

На пороге стоял папа Сережа.

– Здравствуй, Дина.

Динка не ответила. Она держала дверь, смотрела на него во все глаза, и весенний день таял и таял.

– Можно я пройду? Мне надо поговорить с мамой.

Динка отодвинулась, опустила голову. Зачем он пришел?

– Привет, – сказал он маме. – Вот, забежал. Можно с тобой поговорить?

– Чай будешь?

И они пили чай. Все втроем, как будто ничего не было. Они сидели за столом, ели торт, который он принес, и молчали. Сначала папа Сережа задавал какие-то дурацкие вопросы типа: «Ну, как вы живете?», «Как, Динка, в школе успехи?» – и прочую ерунду. Динке казалось, что еще немножко и она закричит. Тогда она встала из-за стола, сказала как можно равнодушнее:

– Можно я к Соне пойду? Мы договорились уроки вместе делать.

И сразу же ушла. Ни к какой Соне она, конечно, не пошла. Поднялась до пятого этажа и спустилась до первого. Внезапно начался дождь. Первый дождь в этом году. Динка выскочила из подъезда и стояла под козырьком, пока не продрогла. А потом вернулась к своей квартире, села под дверью. Сначала все было тихо, только «бу-бу-бу» какое-то, потом Динка услышала, как он закричал:

– Да, да, это я решил, что мы возьмем ребенка из детдома! Да, это была моя идея, а ты сомневалась! Ты с самого начала во мне сомневалась!

– Я и в себе сомневалась! – закричала тогда и мама. Динка никогда не слышала, чтобы она так страшно кричала. – Я в себе сомневалась еще больше, чем в тебе! Я во всем, во всем сомневалась! Но ты сдался! Ты сдался!

– Да… я сдался. – Голос папы Сережи погас, Динка еле-еле различала слова, и только потому, что приложила ухо к двери. – Это оказалось труднее, чем я думал, чем я вообще мог вообразить, но ты…

– Не смей меня обвинять! Я не бросала ее и никогда не брошу, а ты…

Потом мама заплакала, а папа Сережа говорил что-то, но уже так тихо, что Динка не могла расслышать. Она сидела на холодном полу и расковыривала дырку на тапочке. Почему-то в подъезде было очень холодно, а дождь лил и лил, его голос сливался с голосами за дверью, тихими-тихими, и Динка уже поняла, что папа Сережа останется у них. Когда дырка в тапке стала такой, что туда спокойно влезал большой палец, голоса приблизились к двери.

– В какой квартире Соня живет? В сорок пятой?

– Да они в подъезде, наверное.

– В подъезде? В смысле?

– Ну… – Мама тихонько рассмеялась и шмыгнула носом. – Лесногорск остался единственным городом на земле, где дети в подъездах играют, а не собираются покурить и выпить пива.

– Только я сам, ладно?

Мама, наверное, кивнула, а потом дверь открылась, и папа Сережа вышел в подъезд. Он увидел Динку, сел по другую сторону дверного проема и сказал.