Книга Дитя огня - Юлия Крен

– Тебе нельзя никому рассказывать о том, кто ты, слышишь? Ты должна забыть об этом.

– Почему? – спросила Матильда. Она была еще маленькой, беззащитной и очень испуганной. – Почему нельзя?

– Ты в большой опасности. Она не остановится, пока не найдет тебя. Пока не найдет и… – Ее собеседник осекся, но было ясно, какие слова остались недосказанными: не найдет и… не убьет.

«Кто такая она? Женщина по имени Авуаза? А человек, говорящий шепотом? Его подослала эта женщина?»

Слезы подступили к горлу, и Матильда вслепую пошла дальше, натыкаясь на стены. Мир все-таки не утонул в дыму, но съежился еще больше. Казалось, что потолок рушится, заваливая ее камнями.

– Матильда… Иди ко мне…

Дым, повсюду серый дым… Повсюду воспоминания, внезапно выступившие из этой пелены.

Вот она, счастливая, бежит по цветочному лугу. Светловолосый мужчина ловит ее и поднимает на руки, но, когда он ее отпускает и Матильда остается одна, луг теряет краски. Перед ней вырастают большие темные ворота, ее уводят, ворота закрываются, кто-то опускает засов.

«Меня заперли, теперь все кончено… Отныне я в тюрьме… Я больше никогда не буду счастлива… Я потеряла его навсегда».

Матильде нельзя было даже думать о нем. Ей пришлось оставить прежнюю жизнь так же, как и старую одежду. С нее стянули платье и надели что-то другое. Ткань была грубой, Матильда сопротивлялась, отбивалась, кусалась. Потом кто-то ударил ее по щеке.

– Какая она строптивая, – сказал какой-то человек. Этого голоса она никогда прежде не слышала.

– Неудивительно, – ответил другой голос, тоже незнакомый. – Тебе ведь известно, кто ее отец.

– Мы должны стереть из ее памяти воспоминания о нем.

Матильда не понимала, она отказывалась это понимать! Зачем стирать воспоминания? Ее отец, светловолосый мужчина, оберегал ее, рассказывал ей истории, носил на руках… Почему они его боялись, почему считали его злым и опасным, почему эти чужие женщины так грубо с ней обращались? Знакомых лиц нигде не было видно, и лишь один человек выглядел приветливым – Маура. Монахиня, впоследствии ставшая ее близкой подругой, тогда тоже была маленькой девочкой, напуганной и тихой. Грубая ряса сдавливала тело. «Сейчас я задохнусь, – думала Матильда, – сейчас я задохнусь».

Но она не задохнулась – ни в тот день, когда попала в монастырь, ни сегодня, когда шла на зов чужого голоса.

Девушка потопталась на месте, а затем побежала вдоль стены, через дверь, по коридору. Коридор заканчивался комнатой. Было слишком темно, чтобы разглядеть, что это за помещение и есть ли в нем люди, которые ее ожидают. Голос молчал и не призывал Матильду идти дальше. Она ощущала боль в глазах и еще более сильную боль в груди: старая душевная рана вновь кровоточила.

«Я одна в целом мире. Меня все бросили».

Когда Арвид оставил Матильду в Фекане, не попрощавшись, рана заныла, но не открылась. Это произошло только теперь, и виной тому был таинственный голос, дым и воспоминания.

«Я одна, в плену, вдали от тех, кто меня любит».

На деревянном столе Матильда увидела кружку. Что бы ни было в нее налито – вино, пиво, медовый напиток или вода, – это не имело значения. Девушка не могла выплеснуть свою боль, но могла попробовать ее проглотить.

Она подняла кружку, поднесла ее к губам, выпила, не замечая вкуса, и, только когда опустила ее, ощутила горечь во рту. Матильду охватила дрожь, и в то же время на ее коже выступил пот. Кружка, которую девушка по-прежнему держала в руке, показалась ей тяжелой настолько, что Матильда не удержала ее и уронила на пол. Осколки полетели ей на ноги, но девушка ничего не почувствовала, а после того как она проглотила эту жидкость, у нее свело желудок.

Горечь во рту усиливалась – а с ней и осознание того, что в кружке был яд.

Опустившись на пол, Матильда извивалась, корчилась в судорогах, переворачивалась со спины на живот и обратно, но боль в желудке не утихала. С нее градом лился пот, но девушка была уверена, что по ее телу стекает кровь, и эта кровь окрасила ее воспоминания в багровый цвет. Перед глазами Матильды висела кроваво-красная пелена, когда послушница, посмотрев вверх, увидела, как кто-то подошел к ней и коснулся ладонями ее лица. Эти ладони были прохладными и успокаивающими, но от них исходила опасность. Они несли смерть.

«Кто ты?» – хотела спросить Матильда, но вместо этого произнесла:

– Кто я?

– Ты же все знаешь сама, – шепотом, как и призрак, звавший ее за собой, ответил кто-то. – Возможно, ты не хочешь этого знать, но в глубине души ты понимала это всегда. А яд… Здесь нет ничего личного. И никогда не было. Я не чувствую к тебе ненависти, и если бы это зависело от меня, ты могла бы жить дальше. Но решения принимаю не я, а… она. Она не оставит тебя в живых. От этого зависит будущее целой страны… Поэтому ты должна умереть.

Хотя голос говорил шепотом, Матильде казалось, что он громко кричит.

– Пожалуйста, не надо…

Грудь немилосердно сдавило, и девушка забилась в судорогах. Казалось, что она проглотила не яд, а дикого зверя, который теперь увеличивался в размерах и когтями раздирал ее изнутри. Руки Матильды обмякли, и она не могла протянуть их к человеку, гладящему ее по лицу. У нее не хватало сил, чтобы открыть глаза и увидеть убийцу, и она даже не знала, был он мужчиной или женщиной. Кроваво-красная пелена постепенно темнела, и в какой-то момент мир провалился в черную бездну.

Размер приданого устроил обе стороны, встреча в Лион-ла-Форе прошла успешно, Вильгельм и его соседи еще раз дали друг другу клятвы верности. Были они искренними или лживыми, значения не имело.

Как всегда, Арвид узнал об этом одним из последних. Никто не думал, что послушника, приближенного к графу Вильгельму, интересуют государственные дела. Арвида они и в самом деле не интересовали. Он страстно хотел лишь одного – как можно скорее вернуться в Нормандию. Ему было не важно, куда возвращаться – в Байе или в Фекан, – главное, оказаться там, где будет легче избегать встреч с Матильдой. Здесь это удавалось Арвиду с трудом. Он уже дважды чуть не попался ей на глаза и только в последний момент смог спрятаться.

Сейчас скрыться от Матильды было очень легко: все собрались в зале, чтобы снова есть, пить и веселиться. Как всегда в таких случаях, Арвид незаметно выскользнул, сделав вид, будто хочет помолиться в часовне, хотя на самом деле его туда не очень тянуло. Монахи-франки с подозрением относились к монахам и послушникам из окружения Вильгельма. Даже если франки носили такую же одежду и выстригали такие же тонзуры, в их глазах те, кто молится вместе с сыном норманна, не были настоящими христианами.

Арвид не отправился в часовню, а побродил по двору, где у костра грелись воины, а между кухней, кладовыми и большим залом сновали служанки. Он прошелся мимо купален, мастерских и наконец вернулся к главному зданию. Никто не обращал на него внимания, но он чувствовал себя здесь лишним и был рад, когда недалеко от входа обнаружил маленькую тихую комнату, в которой мог побыть один.