Книга Алый шар луны - Анна Данилова

– Да, история страшная. У нас тоже бывали тяжелые случаи, и мне не хотелось бы, к примеру, прочитать когда-либо книгу о подобных зверствах. Хотя некоторым читателям это интересно… Но, может, вернемся к нашей истории? Что вы конкретно хотите узнать?

– Я решила не вмешиваться в это дело уже потому, что в случае если Надежда Агренич осталась в живых, то пусть она и живет себе дальше спокойно. Тем более что теперь она и денег-то никому не должна! Если она не считает нужным сообщать своей матери о том, что она жива, то это ее личное дело. А свой роман я могу как бы додумать, понимаете?

– Но ведь и этот роман, если вы включите туда убийство проводницы, окажется достаточно страшным.

– Знаете, Дмитрий, – вдруг рассмеялась я, – очень странно слышать это слово – «страшный» – из ваших уст! Думаю, что вы вообще ничего в жизни не боитесь. Так же, как и мой муж. Он и слова такого не знает – «страх»! Когда он ловит своих преступников, рискует жизнью так, словно у него их несколько, как в компьютерной игре. И машину он водит так же рискованно, словно сидит дома за экраном и мчится в виртуальную даль, разбиваясь и воскресая вновь… Это его стиль жизни.

Я говорила о Володе так, словно мы и не были с ним в разводе. Я поняла, что мне не хватает его. Когда я жила в Москве и почти каждый день видела его, я знала, что он – есть, он где-то совсем рядом, и что стоит мне ему позвонить, как он тотчас приедет. Здесь же я чувствовала себя незащищенной, слабой и, что самое главное, никому не нужной. Начиная с сестры и заканчивая вот этим славным следователем Бобровым, которого я отрывала от его дел. Впору было извиниться перед ним за это. Хотя, с другой стороны, я понимала, что немного отвлекла его в самом хорошем смысле этого слова.

– Вы виделись с матерью Агренич?

– Да, я только что от нее. Показала ей документ, свидетельствующий о том, что я перевела Смышленову деньги. Она немного успокоилась, но все равно плакала. Говорила, что во всем виноват жених дочери… Да, кстати… С ним-то я так и не встретилась. Просто незачем. С Надиной подругой, Стеллой, я поговорила и поняла, что она счастлива. Но, признаюсь, у меня возникло такое чувство, словно она построила это свое счастье на горе Нади. Хотя все это так сложно… Может, она ни в чем и не виновата… И вообще! Никто и ни в чем не виноват. Просто все так сложилось. Ведь Егор, по всей видимости, по-настоящему влюбился в Стеллу, раз женился на ней, и у них теперь дети… Его чувство к ней было серьезным. Вот и спрашивается, зачем ему было отказываться от своего счастья ради девушки, к которой он остыл? Мне жаль, что Надя не справилась со своими эмоциями и наделала столько глупостей… Если бы она пришла в себя и начала новую жизнь, не прибегая к таким глупостям, как кража и побег, то время бы само залечило ее душевные раны.

– Нам с вами легко об этом рассуждать, – вздохнул Бобров, – говорю же, моя племянница повесилась…

– Ой, извините… Да, я тоже знаю немало случаев, когда девушки поступали подобным образом. Это ужасно…

– Можно, я выскажу одно свое предположение?

– Конечно!

– Я уже не раз повторял, что вас в этой истории привлекает… романтизм. Полагаю, что и ваши книги также наполнены этим привлекательным для читателей, особенно для женщин, чувством… Вы ведь и Надежду Агренич в душе давно оправдали именно из-за того, что сочли ее поступок как бы проявлением некой болезненности, связанной с сильнейшими любовными переживаниями, так?

– Да, вы правы…

– Думаю, что здесь, у нас, вы набрались чисто внешних впечатлений, как бы посмотрели на декорации вашего будущего романа, а всю глубину отношения Агренич и ее бывшего возлюбленного станете строить все же исходя из вашей фантазии и личного опыта… Ну, быть может, кое-что об этой их любовной драме вам рассказала ее мать.

– Да, вы правы. Это и мне интересно, и, думаю, читателям. И, как вы правильно заметили, особенно женщинам. Любовь – это вообще удивительная и очень интересная тема! И что касается романа Надежды и Егора, то здесь для меня, как для писателя, есть кое-что особо привлекательное… Детали, детали… Вот, к примеру, взять историю их знакомства. Ведь Егор и сам – натура романтичная, восторженная. Вероятно, в свое время он увлекался живописью импрессионистов, был знаком с творчеством Ренуара и, увидев в первый раз Надю, нашел в ней удивительное сходство с ренуаровским портретом одной девочки, Жюли Мане… Он так и сказал ей при первой их встрече. А если учесть, что Надя никогда не считала себя красавицей и постоянно находилась как бы в тени своей красивой подруги Стеллы, то эту схожесть с портретом она восприняла как дорогой комплимент…

– Она что, действительно так похожа на эту девочку?

– Да, похожа… Мне и мать ее показывала этот портрет, но, странное дело, ее на этом портрете интересовала прежде всего кошка… несчастная женщина!

– Схожесть с портретом… Да, действительно, это можно как-то обыграть, – задумчиво произнес Бобров. – Хотя сейчас – если предположить, скажем, что Надя жива и здорова, – она вряд ли уже походит на эту девушку…

– Вы полагаете, что я собираюсь ее разыскивать с помощью этой детали? Вообще-то у меня есть Надины фотографии, их дала мне ее мать.

– Да дело-то не в том, чтобы вы знали ее в лицо! Возможно, пройдя через множество испытаний и каким-то образом устроившись в этой жизни, Надежда все же не забыла свою первую, сильную любовь – я имею в виду Егора – и в память о ней захотела, чтобы в ее комнате висела репродукция того самого портрета. Или же вообще – копия.

– Дмитрий, вы меня удивляете!

– Но вы же сами говорили, что ее чувство к Егору было очень сильным, болезненным. Я и предположил, что вряд ли она забыла его вот так сразу…

– Неизвестно… Ведь может случиться и такое, что она, повинуясь инстинкту самосохранения, вообще напрочь вытравила его из своей памяти. И при упоминании о Ренуаре до сих пор вздрагивает.

– Может, конечно. Но время-то все лечит! Полина, я же просто так говорю, фантазирую… Вот представьте себе: вам не дает покоя история этой Агренич, и вы начинаете самостоятельно ее искать. С одной стороны, вы просто удовлетворите свое любопытство, а с другой – соберете бесценный материал для романа!

– Но для чего ей вешать в своей новой комнате копию этого портрета? Чтобы каждый раз, взглянув на него, вспоминать, какую боль ей причинил Егор? Нет, даже при моей буйной фантазии эта деталь кажется мне противоестественной.

– Да? Ну и ладно. Забудьте, – Бобров улыбнулся. – Значит, писатель из меня не выйдет… потому что если бы я писал об этом, то непременно разыскал в Москве (а я предполагаю, что Агренич живет где-то в столице) человека, который специализируется на копиях Ренуара!

Я расхохоталась. У меня в голове не укладывалось подобное представление мужчины о настоящей любви. Нет, нет и еще раз – нет! От любви до ненависти – один шаг. По себе знаю. А потому, скорее всего, Надежда постаралась вытравить образ Егора из своей памяти.

– Дмитрий, может, вы попробуете взяться за перо и написать записки, основанные на вашем следовательском опыте? Ведь это же так интересно…