Книга Как моя жена изменяла мне - Игорь Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В больнице все нас любили и желали нам счастья…
Только она постоянно плакала и просила у меня прощения…
И вообще молилась на меня как на Бога… Я же, как мог, успокаивал ее, говорил, что она еще найдет себе мужчину здоровее меня и намного лучше, и который не будет от нее требовать никаких дурацких доказательств любви, ибо ни у одного из живущих здесь на земле их нет…
А после того, как она пулей перебила мне позвоночник, я, увы, уже не могу удовлетворять ее как раньше, и вообще не могу, а поэтому и жить с ней не могу, ведь стыдно быть с виду мужчиной, а на самом деле вообще им не быть!
Бедная, в ответ на мои признания она утыкалась мне носом в подмышку и ревела как самое капризное дитя, дитятка, деточка моя родненькая…
Каждый божий день нас посещал следователь, этот человек с испитым, одутловатым и огненно красным лицом, горел беспощадным желанием, – во что бы то ни стало засадить мою несчастную невесту в тюрьму, дабы справедливость в его юридически принципиальных и дотошных глазах восторжествовала, но какая быть может справедливость, если я ее люблю?!
С большим трудом мне все же удалось убедить следователя, что виноват во всем произошедшем только я, поскольку без конца ее оскорблял, унижал, а временами даже насиловал.
В общем, следователь меня понял и больше не приходил, а потом людям всегда нужны какие-то деньги, ибо они, деньги довольно часто решают за нас великое множество самых разных проблем!
Вскоре со мной случилось нечто выходящее за пределы серенькой обыденности, – совершенно неожиданно, и, будучи абсолютно в своем уме, я, даже не выходя из больницы, стал загребать и грести в свою сторону монолитные пачки денег…
Через свой крошечный ноутбук я научился играть на товарной бирже, чему меня научил один умирающий от геммороя бывший уже на пенсии брокер.
У меня стало получаться и мои доходы стали расти как на дрожжах.
Вскоре я наскреб деньги на сложную операцию и сделал ее в Германии, откуда приехал к своей возлюбленной уже здоровым как бык.
Три дня и три ночи играли мы свадьбу на берегу Тихого океана, на Мальдивах, куда пришлось везти всю нашу родню….
Кстати, мы с моей дорогой женой остались там на всю жизнь, ибо ей нравилось купаться и загорать, а мне кормить с руки гигантских черепах…
Мы жили прекрасной и счастливой жизнью, но жизнь эта прошла так быстро, что мы даже ничего толком не поняли…
Наше богатство быстро истаяло, мы стали больными, старыми и никому ненужными людьми… И часто вечерами, в тени пальм нас с моей несчастной спутницей жизни мучает ностальгия по России, мы наперебой вспоминаем наши совокупления на снегу на ее кроличьей шубе и плачем, давясь опостылевшими креветками и сардинами…
Мы с тоской вспоминаем наши русские пельмени, разносолы, холодную из морозильника водочку, которую впрочем, можем выпить и здесь в этой несусветной жаре… Но главное, что мы никак не можем понять, почему эта жизнь, которую мы прожили, не имела никакого смысла…
Во всяком случае, получается так, что не имела, ибо все, даже то, что мы здесь натворили, прошло как-то быстро, и незаметно улетучилось как легкий от поленьев дымок, на котором мы только что жарили выловленных нами
креветок… Получается, что Бог уподобил нас креветкам, которых мы съели сейчас…
Он нас съедает без остатка, не оставляя ничего в этой пустой и насквозь продутой ветрами Вечности…
И поэтому все, что вы тоже здесь сделаете, также бесследно исчезнет как и наши следы на песке…
Спрашивается, для чего тогда я писал этот рассказ, этот рассказ я писал для того, чтобы вы тоже немного присмирели и о чем-нибудь глубоко задумались, глядя на звезды… И только одно, пережитое нами когда то в оргазме доносит откуда то из темноты непонятно таинственный голос Вечного Смысла… Вечного Разума…
Весь иссохший, с бледно мертвенным цветом кожи, и седой как лунь, дед и был сторожем морга… Я пришел, чтобы взглянуть на нее, на мою погибшую девчонку…
Сторожу вполне хватило 200 рублей…
Он тут же побежал за водкой, предварительно закрыв меня одного… Со странным ощущением неподдельного страха, весь одурманененный ощущением ее Смерти, я прошел в анатомический зал…
Там лежали в основном уже разделанные трупы… Невероятной толщины тетка, вся разрезанная и зашитая от детородного отверстия и до самого горла глядела мне прямо в глаза как ужас разорвавшейся Вселенной…
Моя любовь лежала нетронутой… Смерть уже слегка придала прекрасной белизне ее тела страшный фиолетовый оттенок… А она ведь и в самом деле была никем не тронута, даже мной, ведь мы только целовались и все…
Целовались нежно, проникновенно, а вокруг нас шумели радостно деревья и птицы пели, и солнце светило, и в ее огромных глазах его лучи отражались и плыли обратно из темноты ее загадочных зрачков… Неужели там, на том свете она несчастна от того, что так и не познала мужчины, то есть меня?!…
Мертвые говорят с нами одним молчанием…
Опухший и небритый алкоголик лежащий рядом с ней, с моей любовью, уже одним своим видом осквернял ее юное и невинное тело… Я заплакал…
Ангел и дьявол лежали рядом и одинаково разлагались, подчеркивая собой ту самую бессмысленность, с какой мы проживаем свои жизни… Вскоре пришел сторож и мы сели у него в кабинете пить водку…
Вообще-то это помещение было трудно назвать кабинетом, скорее всего это был какой-то чулан, куда раньше складывали белье от покойников, а теперь его милостливо отдали сторожу…
Без окон, с тремя стенами и одной дверью, размером 2х2 метра, эта комнатушка все же располагала к вдумчивому проживанию всякого смысла…
И тут же в подтверждение моих мыслей сторож одним махом выпивший полбутылки, вдруг начал цитировать Марка Аврелия…
– Жизнь коротка! – кричал пьяный сторож, тыча указательным пальцем в потолок вместо неба, – а поэтому не прозевай самого драгоценного ее плода, – доброго дела ко благу людей!
– А вы думаете, что люди очень нуждаются в каком-то благе, – горько усмехнулся я, – скорее всего они нуждаются в хорошей порке! Только пороть их, увы, здесь некому!
– Эх, молодой человек, – глубоко вздохнул сторож, наливая себе новый стакан водки, – душа человеческая не добровольно, а силой отвращается от правды, умеренности, справедливости и добра! И чем яснее ты это уразумеешь, тем кротче и терпимее будешь относиться к людям! Это, конечно, сказал не я, до этого Марк Аврелий додумался, но я с ним полностью согласен! А поэтому и твержу его мысли как свои! Ты можешь вполне разумно негодовать, на все человечество за его пороки, на кого угодно за его грехи! Это твое дело! Но скажи мне старику, чем перед тобой виноват я, почему мое соседство тебе так противно?!
Мне стало стыдно и горько, и чтобы не показывать сторожу свои слезы, я опять вышел в анатомический зал, и опять загляделся на нее, на свою прекрасную девчонку…
