Книга Бездна - Кристоф Оно-Ди-Био

– Но мы-то живы! – ответила девушка, и это показалось мне самым оптимистичным из всех возможных ответов.

На остров спустилась ночь, благоухающая цветами и выхлопными газами. Бродячие торговцы продавали DVD с самыми удачными кадрами цунами, снятыми на любительские камеры. Я купил один такой диск для Фирмы. Мне он был нужен как рабочий документ, а для тайской улицы стал уже историей. Сейчас здесь вовсю готовились к встрече Нового года. Шорох колес мопедов по асфальту, бумажные гирлянды в витринах лавок, меню Happy New Year на грифельных досках у дверей ресторанов. В какой-то закусочной я заказал кружку «Tiger Beer» и порцию phad thai[115], ясно сознавая, что некоторые из креветок, входящих в это блюдо, могли кормиться телами жертв волны-убийцы. Что ж, пусть это сознание станет моей частью общей беды. Моей единственной частью. И вот от этого мне хотелось в тот вечер заплакать.

Я выполнил задание, я написал статью.

Катрин Денев, Хезболла и я

Второе потрясшее меня событие не имело отношения к природе, оно стало делом людских рук. Я находился в Ливане, в Бейруте. В стране кедров, в стране древних гробниц. Я хорошо знал эту страну и любил ее. Она только что выбралась из пятнадцатилетней войны и стояла на пороге следующей, это-то меня и волновало. Мне нравилось там очень многое: священная долина Кадиша, дом-музей писателя Халила Джибрана, куда меня привел мой друг Самир, храм Юпитера в Баальбеке[116], источники Акфы, где юный Адонис был, по преданию, растерзан кабаном, и, конечно, – к чему скрывать – ночная жизнь. В числе других клубов меня особенно привлекал один, под названием «В-018». Он находился в бывшем палестинском лагере, который однажды ночью, в ходе последней беспощадной войны, был уничтожен христианскими ополченцами. В память об этих драматических событиях архитектор создал клуб-музей. Он находился в подземелье, и, чтобы туда попасть, нужно было спуститься метров на десять. В помещении стояла темень, только чуть поблескивали бутылки в гигантском баре да узкие металлические вазочки на одну розу, стоявшие на каждом столике перед фотографией какого-нибудь известного покойника. Столы и кресла имели форму надгробий. Однако сценарий приема посетителей, повторявшийся каждую ночь, провозглашал торжество жизни над смертью. В самый разгар веселья красивые девушки в туфлях на высоких каблуках танцевали, попирая могильные камни, и мягкие извивы их тел заставляли зрителей позабыть о войне и скорби. Крыша клуба внезапно раздвигалась, и ночным гулякам открывалось звездное небо; они приветствовали его радостными воплями, а музыка рвалась наружу, словно дух-освободитель.

Я любил Бейрут и каждый год старался придумать повод для поездки туда – сделать репортаж о фестивале, взять интервью у бывших полевых командиров; поездки эти были моей данью восхищения Востоку. Но в последний раз все обернулось иначе. Я приехал на презентацию своего романа. И на премьеру фильма с Катрин Денев. Фильм назывался «Я хочу видеть»[117]. В нем рассказывалось о путешествии в Ливан, разрушенный бомбежками 2006 года; фильм был снят в смешанной манере «performance art» и шоковой документалистики. Денев играла саму себя – кинозвезду, которую приглашают на благотворительный концерт в воюющую страну. Она заявляет: «Я хочу это увидеть!» Садится в машину красивого ливанского парня, едет вместе с ним по разбитым дорогам, через развалины мертвых деревень, направляясь к югу, к израильской границе. Дальше проезда нет. Тогда важные шишки, ливанские командиры, испугавшись последствий, звонят израильским военным по ту сторону колючей проволоки: «Вы же не станете стрелять в Катрин Денев!» У режиссеров фильма, мужа и жены, не было никакого сценария, полная импровизация; им было важно запечатлеть непредвиденное в отношениях ливанца и француженки, простого человека и кинозвезды, войны и мира. Мира, в любую минуту готового вспорхнуть и исчезнуть, – недаром же его изобразили в виде голубя[118].

Показ был назначен на вечер. День начался хорошо. Сияло солнце. Не чувствовалось напряжения, которое я ощущал в прошлый свой приезд, – тогда сторонники Хезболлы, стоя перед правительственным дворцом с прожекторами и барьерами, запускали на полную мощность воинственные гимны, все кончавшиеся одинаково: «Allah akbar!»

Но сейчас все было спокойно. Я направлялся в шиитский квартал Дахие, в южном пригороде Бейрута. У шофера, который меня вез, оказался хороший вкус, и в машине звучал чудесный голос певицы Файруз[119]. Мне хотелось увидеть воронки от точечных ударов израильских истребителей. С собой я взял маленькую видеокамеру. Рекламные плакаты белья «Intuition» уступили место огромным портретам ливанских мучеников. Улицы были завешаны зелеными или желтыми флагами с изображением стилизованного «калашникова», строчившего буквами, которые складывались в название партии Аллаха – Хезболла. Израильские налеты велись очень профессионально: вдруг между двумя зданиями открывалась широкая трещина, и дом, стоявший на этом месте, можно было стирать с карты. Я снимал это на свою камеру, под галдеж телевизоров, крики детей, вопли муэдзина.

Мы остановились на какой-то торговой улице у светофора, и внезапно нам загородили дорогу два мотороллера. Пассажиры – высокий курчавый громила с черными усами и лысый толстяк, оба без шлемов, – спрыгнули с них и направились к нашей машине, на ходу вынимая из-за пояса оружие. Шофер застыл от ужаса. А я никак не мог понять, что происходит.

Они уволокли нас в какую-то подворотню, где сидел продавец кебабов со своей жаровней. На стене за его спиной висел желтый телефонный аппарат. У меня отобрали камеру, паспорт, солнечные очки и мобильник. Телефон на стене зазвонил, и мне протянули трубку. «Мистеррр Сезаррр, – сказал по-английски чей-то голос, упирая на „р“, – вам пррридется пррроследовать за нами». Я ответил, что об этом не может быть и речи: меня ждут друзья. Страха я не чувствовал. Человек в трубке сказал: «Либо вы подчинитесь, либо не уедете отсюда», но я не боялся этих угроз, я твердо знал, что уеду. В то время я еще верил в свою счастливую звезду. Меня сунули обратно в машину, на заднее правое сиденье, так называемое «место мертвеца», водитель сел за руль, один тип расположился рядом с ним, положив свой ствол на колени.