Книга Дорога в прошедшем времени - Вадим Бакатин

МВД – своеобразное ведомство. С одной стороны, инерционное, трудно что-то изменить, а с другой – очень чуткое. Что министр скажет, разносится моментально. Сразу ползут слухи. Буквально на второй день поинтересовался заработной платой милиционера. Сказали: в среднем – 206 рублей. «Мало, – говорю. – Шахтеры больше получают, но, правда, шахтеры не меньше и работают». Этого было достаточно, чтобы по всей системе разнеслось: «Министр сказал, что этой зарплаты хватит, шахтеры, мол, больше работают и меньше получают, поэтому повышения не ждите». Об этом позже мне не раз говорили на местах.

Ну не обидно ли? Я-то с первого дня считал своей главнейшей задачей поднять денежное содержание милиционера. Мы с начфинами Г.Ф. Мокроусовым, а потом с В.Л. Соколовым сразу начали над этим работать. И за мою бытность министром увеличили оплату до 500 рублей.

И все равно этого было мало. В материальном отношении милиционер должен быть полностью на содержании государства, и это содержание должно быть очень достойным.

Когда стал детальнее знакомиться, увидел, что четыре с половиной тысячи инструкций, которые были разработаны еще со времен НКВД, страшно устарели. Рыхлая и противоречивая подзаконная нормативная база. А закона о милиции нет. Но уже в воздухе витает идея правового государства. Реорганизацией аппарата заниматься я не спешил, но очень быстро создал отдел правового обеспечения деятельности МВД. В него пришли молодые, грамотные юристы, которые и сейчас известны в стране. Достаточно назвать В. Сергеева, А. Турбанова… Законотворчество в МВД стало более профессиональным, а главное, активным.

Следуя своим партийным привычкам, опираясь на единоначалие, старался раскрепостить инициативу. Как-то в январе 1989 года случайно узнал, что начальник отдела Павлово-Посадского горисполкома Московской области подполковник милиции А. Леликов нарушает финансовую дисциплину, содержит в счет общей численности нештатного программиста ЭВМ. Вместо того чтобы обязать А. Леликова привести все в соответствие с инструкциями, попросил подготовить приказ, где за «нарушение-инициативу», способствующую улучшению дел, ему объявлялась благодарность и выдавалась премия.

Как только я пришел в МВД, мне на стол положили объемную папку с тесемками, где на последнем листе фамилия Власов была замазана и напечатано – Бакатин. Все готово: подписывай – и решения XIX партконференции об образовании следственного комитета выполнены. 1.

И хотя помню, что на конференции сам за это голосовал, решил разобраться. Оказалось – это ошибка, чистейшей воды ведомственность под флагом бесспорно необходимой процессуальной независимости следствия. В то же время сломать десятилетиями сложившуюся систему было бы полным крахом. В конечном счете, дело ведь не в том, где находится следствие – в милиции ли, прокуратуре, дело в моральных и профессиональных качествах работника, условиях, которые ему созданы, правовых нормах и отношении в обществе к закону и законности. Самостоятельное следствие совсем не гарантирует прекращения нарушений. Скорее наоборот. Надо обеспечить нормальные нагрузки на следователя, вооружить его техникой, дать ему помощников, потому что он больше пишет или печатает, чем расследует дела.

В Москве, конечно, очень легко еще одну контору создать. А что будет внизу, где четыре с половиной тысячи горрайорганов, а на селе всего по два-три следователя на район? Куда их «выделять», когда они вместе с милицией должны заниматься раскрытием преступлений? А собственной инфраструктуры у них не было, нет и, судя по всему, никогда не будет.

Давление, особенно со стороны аппарата ЦК КПСС и «демократической юридической» общественности, было довольно мощным, но я не уступал и предпочел мнение рядового опера и следователя решению партийной конференции. К тому времени я уже понял, что партия тоже может ошибаться. Следственный комитет отложили на будущее. А вот регулярные встречи с низовыми звеньями были для нового министра очень полезны.

Приглашал участковых, работников уголовного розыска, следователей с разных концов страны. Они рассказывали о своих бедах и проблемах. Тут же готовились приказы, менялись инструкции. Не скажу, что не было ошибок, но приказы писались теми и для тех, кому их выполнять.

Ошибки были. Каждый отстаивал свои интересы. Я не сразу с этим разобрался и попадался на «ведомственную» удочку. Тридцать три главка – это не «тридцать три богатыря». Позже была разработана концепция резкого сокращения количества главков и преобразования МВД в федеральную и муниципальную структуры. Хотели это сделать с января 1991 года, однако мне этого не дали. Может быть, заблуждаюсь, наверное, это хвастовство, но мне казалось, я довольно быстро овладел системой. Двух лет, как говорил В.М. Чебриков, мне для этого не понадобилось. Это, конечно, не означает, что все тонкости и сложности МВД вообще возможно изучить одному человеку. Хотя кто его знает? Просто в условиях «демократии» министров внутренних дел слишком часто снимают.

В конце концов, вопрос не в том, «овладел», «не овладел»… за какое время… Главное для МВД – эффективная работа и открытость министра и министерства перед обществом, перед средствами массовой информации. Открытость может быть только тогда, когда не боишься вопросов, когда знаешь ответы, а раз знаешь, значит, по-своему «овладел». И я в достаточной степени уверенно как министр почувствовал себя только после того, как «открылся» перед журналистами сам и побуждал к этому своих коллег.

То было сложное для страны время. Преступность росла пропорционально углублению кризиса общества и экономики. Гласность открыла эту проблему. Средства массовой информации после многих лет запрета как с цепи сорвались, безмерно эксплуатируя «детективную» тематику, вызывая страх у населения и раздражение в верхних эшелонах власти. Общественность ждала ответа. Власти требовали от министра мер: «пресечь… обуздать… объявить настоящую войну преступности…»

Однако очень скоро мне стало ясно, что аппарату МВД все меньше и меньше времени оставалось для того, чтобы заниматься своим делом – борьбой с уголовной преступностью. Все больше и больше внимания требовали проблемы, которые раньше имели весьма ограниченный масштаб и которыми занималась не милиция, а главным образом КГБ. Речь идет о нарастающей волне межнациональных конфликтов, политических всплесках «митинговой демократии» и забастовочного движения.

Наконец-то материализовались те «диссиденты», о которых раньше нам в провинции не приходилось слышать. Но КГБ был не в состоянии что-либо сделать. Методы скрытой репрессии уже не годились. «Гласность» и «плюрализм» делали спецслужбы бессильными для борьбы с теми, кто выступал против КПСС, против власти. Милиция же формально не имела права «разрабатывать», допустим, литовских или грузинских националистов. Однако «процесс пошел» и как лавина захлестнул плохо подготовленную к этому правоохранительную систему. Руководство КГБ писало записки в политбюро, прокуратура буквально разрывалась на части, а милиция и внутренние войска стояли на площадях, принимая на себя все плевки, предназначавшиеся КПСС, ибо только она и была настоящей и единственной властью.

Я пришел в МВД в конце 1988 года. Был пик обострения карабахской трагедии, которая кровоточит до сих пор.