Книга Дорога в прошедшем времени - Вадим Бакатин

После окончания доклада Горбачева был объявлен большой перерыв. Я вышел на улицу. Кремлевская брусчатка была раскалена, как сковородка. Зной изнурял. Решил сходить в гостиницу, принять душ, сменить рубашку. Так и сделал. Вернулся в Кремлевский дворец съездов, когда уже звонки звонили. Только пробрался на свое место, не успел перевести дух, как слышу голос А.Н. Яковлева: «Слово имеет товарищ Бакатин – первый секретарь…»

Разволновался я страшно. Вышел на трибуну и без текста понес какую-то околесицу… Через минуту выбрался на текст… Дальше увереннее… Даже сорвал несколько раз аплодисменты.

Семь резолюций Всесоюзной XIX партконференции КПСС, по своей сути, если использовать большевистскую фразеологию, были уже «ревизионистскими» резолюциями. Но этот «оппортунизм» вызвал резкое неприятие не в массах, а в самой КПСС. С образованием Российской Коммунистической партии ее руководство стало главной оппозицией перестройке. Призывало людей встать на защиту марксизма-ленинизма. Растерявшаяся было догматическая консервативная часть КПСС, на какое-то время потеряв поддержку генерального секретаря, нашла ее в Российском ЦК. Первичные партийные организации в РСФСР раскололись. Кто «вступал» в новую партию, кто «оставался» в КПСС. Республиканские компартии (кроме латышей, эстонцев) уходили от интернационализма. Их изнутри разъедал национал-сепаратизм. В какой-то мере это была «защита» от большевистского прошлого КПСС, демонстрация независимости от Кремля. Что же оставалось от партии? А ничего. От союза компартий отказались, а без республиканских партий КПСС – всего лишь аппарат на Старой площади.

В этих событиях драматического конца партии, а в итоге и Союза Советских Социалистических Республик мне пришлось участвовать уже в иной роли.

Глава 7

Жертва демократии

Закон не может быть законом, если за ним нет силы, могущей принудить.

Д.А. Гарфилд

М.С. Горбачев был одержим демократией. Как-то он позвонил мне в Кемерово и сказал, что министр должен быть не милиционером, а, как он выразился, «политиком». Это я-то политик?! Конечно, поспособствовали этому зигзагу судьбы новые псевдодемократические формы, только-только начинавшие входить в моду в Москве.

В октябре, в один из понедельников, число точно не помню… Да и какое значение в данном случае имеет число? Ну, допустим, семнадцатое. Да, точно! 17 октября 1988 года прилетел я в Москву на заседание Конституционной комиссии.

Прохладный мраморный зал на Старой площади, прикрученные к полу вертящиеся кресла, в которых удобно и, как мне казалось, не очень настраиваясь на серьезные споры «вертелась» почти вся союзная и партийная верхушка – творцы новой, теперь уже «горбачевской» конституции. Предыдущей, «брежневской», тогда шел всего двенадцатый год. Пришло время менять.

Заседание прошло. Стали было выкручиваться из кресел и расходиться.

Горбачев говорит: «Минуточку, тут у нас все члены политбюро присутствуют, первые секретари ЦК компартий республик, обкомов, ученые, рабочие, давайте в духе демократии еще один вопрос решим. Есть предложение: Бакатина Вадима Викторовича назначить министром внутренних дел СССР».

Все, конечно: «Нет возражений. Правильное решение!»

Горбачев: «Правильно мы решили?»

«Правильно!»

«Ну что, Вадим Викторович?»

А что «Вадим Викторович»? Думал, что политбюро будет в четверг, и еще не привык к «демократизации». В полной мере не настроился. Все переживал, как справлюсь. Входил в проблемы, еще не был готов. Хотя, чего лукавить, «против» – не был. Работа казалась очень интересной. Но мерки у меня были старые. Новой обострявшейся ситуации предвидеть не мог.

«Я вам говорил, Михаил Сергеевич, что этой работы не знаю. Но вы всё уже решили, и мне остается только поблагодарить за доверие».

Горбачев: «Поможем, не боги горшки обжигают!» Вот и все. Так раньше при тоталитаризме назначали министров. Сегодня у демократов, по-моему, и этого «духа демократии» нет.

Вскоре появился указ. В Кузбассе справедливо начали возмущаться: «Какая к черту демократия! Опять ни с кем не посоветовались, никому ничего не сказали. Забрали Бакатина…» Что на это ответишь? Почему именно я должен стать министром внутренних дел, я и сам не знал. Считал, что партии виднее, и не сомневался, что справлюсь.

В Москве утром 24 октября 1988 года, как и договаривались, пошел к Виктору Михайловичу Чебрикову, секретарю ЦК КПСС. Он рассказал о системе, как сам работал. «Задача номер один, – говорит, – овладеть масштабностью». Посоветовал не спешить высказываться: «Побольше молчи. А главное, не спеши с реорганизацией. Федорчук уволил 88 тысяч человек, многих по доносу. Самое трудное – пресекать сращивание с преступным миром. Здесь поможет КГБ. Система МВД – огромная, громоздкая. Чтобы войти в нее, потребуется не менее двух лет. Милиции сегодня не нужна революция». На том и порешили. Виктор Михайлович, светлой памяти, – мудрый человек.

Поехали в МВД. Встретили по-генеральски. Поднялись на спецлифте министра. Чебриков представил меня членам коллегии и уехал. Спецлифт на следующий день я закрыл. Вот и вся не нужная милиции революция.

У меня был заранее составленный план. Какой-никакой опыт аппаратчика был. Командовать умел. Милицейская работа живая, круглосуточно идет информация, а когда дремать нельзя, постоянно требуется реакция, приказ, вмешательство – втягиваешься быстро.

Помню первую коллегию. Очень резко ее провел. Не принял ни одного документа. Это шокировало генералитет. Они привыкли к более размеренной, спокойной работе. Провал докладчиков на коллегии вызвал широкий резонанс. Мне показалось, что рядовые сотрудники аппарата были довольны. По крайней мере, поддержку я ощущал.

31 октября позвонил Горбачев, поздравил меня с присвоением звания генерал-лейтенанта… «Не мало?» Ну что за вопрос? А если бы сказал – мало? Он не знал, что я готов был работать и штатским министром. И дело не в том, что, как говорил Козьма Прутков, «не всякий генерал от природы полный», и не всякий штатский под стать генеральским лампасам, получив их как приложение к чину.

В условиях многопартийности и правового государства министр внутренних дел должен быть гражданским чиновником. В тот момент я, конечно, ничего этого Горбачеву не сказал. Он порекомендовал мне проявлять твердость, законность, но «не запрещать без нужды митингов». Хорошо это помню, так как других пожеланий не было. Через пару лет мнение свое в отношении митингов он несколько поменял.

Подходили Октябрьские праздники. Парад. Демонстрация. Усиленный режим службы. Ознакомился с системой мер, которой в случае массовых беспорядков должен был командовать министр. Показалось, много лишнего. Но – береженого Бог бережет, так что все эти воинские засады и резервы я утвердил.

Во время демонстрации находился в помещениях Мавзолея. Там был развернут милицейский и чекистский штаб. Выходил на улицу, где динамики содрогались от избытка верности любимой партии. Все было как всегда: празднично, торжественно, весело. Прошло штатно, без эксцессов, тревоги были напрасны. Потом – День советской милиции. Я первый раз надел форму. Жене понравилось. Доклад, а особенно концерт были не хуже, чем раньше. После этих праздников период психологического становления прошел. Думаю, милиционеры меня приняли.