Книга Сталин. Тайны власти - Юрий Жуков

А 15 октября ГКО пришлось принять еще одно, логически вытекающее из предыдущего решение, которое служило гарантией для власти от любых неожиданностей, особенно вполне предсказуемых, — «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы». Разумеется, за столь широковещательным, выспренним названием крылась весьма простая и конкретная акция — срочная отправка на восток только высших органов законодательных и исполнительных структур Советского Союза и Российской Федерации — Президиумов Верховных Советов, Совнаркомов. В тот же день начался их поспешный, если не сказать панический, отъезд в Куйбышев.

Однако, несмотря на оцениваемое как почти безвыходное положение, отчаянные действия узкого руководства, Сталину удалось сохранить присутствие духа. На этот раз, в отличие от 22 июня, он не поддался страху, не растерялся. Он должен был отлично понимать, что сдачу Москвы немцам ни при каких условиях допустить нельзя, это непременно привело бы к окончательной утрате престижа и страны, и правительства, и лично Сталина в глазах всего мира — и противников, и союзников. Вместе с тем ему приходилось считаться и с другим — с таящейся в пока только отложенном пленуме потенциальной угрозе для себя. Ведь в случае потери столицы ему могли не простить столь неумелого руководства. И потому Иосифу Виссарионовичу приходилось рассматривать оба решения ГКО не только как естественную, необходимую предосторожность, но и как последнее предупреждение.

Начиная с 10 октября, когда из Ленинграда для командования обороной Москвы отозвали Жукова, так и не сумевшего прорвать блокаду, Сталин сосредоточился на главном — подготовке широкомасштабного контрнаступления Красной Армии по всей линии фронта, от Балтики до Черного моря. Но он сумел использовать явно невыгодные для себя обстоятельства и для того, чтобы, насколько возможно, ослабить значимость ГКО, свою зависимость от него, освободиться от той роли, которую ему навязали, и вернуть былое всевластие и величие. Для этого Сталин провел 25 октября, но уже через ПБ, совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б), свидетельствовавшее о его готовности продолжать борьбу, что бы ни случилось, и подчеркивавшее вместе с тем временный, чрезвычайный характер ГКО, ограниченность его функций и одновременно то, что основным, постоянным, главное — конституционным органом власти остается Совнарком СССР, в котором он, и никто иной, является непререкаемым главою.

Постановление как бы разделило страну на две оперативные зоны: прифронтовую и тыловую. Первому заместителю председателя СНК СССР Вознесенскому было поручено «представлять в Куйбышеве Совет Народных Комиссаров СССР, руководить работой эвакуированных на восток наркоматов, и прежде всего наркоматов авиапром, танкопром, вооружения, черной металлургии, боеприпасов». Такая формулировка возвращала Вознесенскому почти безраздельный контроль за базисными в условиях войны отраслями, делала его полным хозяином положения на огромных пространствах от Волги до Тихого океана. А особую значимость документа подчеркивало официальное предуведомление: «К сведению и руководству (выделено мною. — Ю. Ж.) наркоматов».

Одновременно ПБ приняло еще одно решение, оформленное как постановление СНК, которое на этот раз должно было несколько ограничить полномочия уже не всего ГКО, а только Маленкова, его ставшей почти абсолютной власти в аппарате партии. «Разрешить, — отмечалось в документе, — секретарю ЦК ВКП(б) тов. Андрееву, находящемуся в Куйбышеве, давать указания и распоряжения от имени ЦК ВКП(б) обкомам Поволжья, Урала, Средней Азии, Сибири по вопросам организации промышленности в связи с эвакуацией и иметь контакт с Вознесенским». Несколько позже, 10 ноября, аналогичные действия были предприняты и по отношению к Молотову. Снова через ПБ и СНК было проведено назначение заместителем наркома иностранных дел М.М. Литвинова, человека, вынужденного за два года до того уступить свой пост Молотову и потому вряд ли испытывавшего к тому добрые чувства.

Восстановив отчасти таким образом свои прежние позиции в узком руководстве, Сталин сделал следующий ход. Уверившись в возможности Красной Армии в ближайшее время изменить положение на фронтах к лучшему, он дважды выступил с публичными речами, незамедлительно вернувшими ему прежнее непоколебимое доверие народа, — 6 ноября на станции метро «Маяковская», по случаю годовщины Октябрьской революции, и 7 ноября — на Красной площади, перед участниками военного парада, что уже само по себе имело гигантское моральное значение.

В пространном, серьезном и тщательно продуманном докладе, прочитанном 6 ноября, Сталин привычно использовал пропагандистские стереотипы, черно-белые схемы для сравнительной характеристики вермахта и Красной Армии, немцев и советских людей. Но сделал он это как бы между прочим, основное же внимание уделил тому, что считал наиболее важным, — развитию тех положений, которые были порождены духом XVIII съезда партии: подчеркиванию приоритетов национальных, государственных интересов перед классовыми, интернациональными.

Сталин настойчиво разъяснял, что войну следует считать «освободительной», ведущейся с «немецкими империалистами». А в заключение не просто выделил, а подчеркнул мысль о том, что борьбу с германскими армиями ведет «великая русская нация… Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова». Он совсем не случайно, а намеренно включил Ленина в общий ряд, да еще не поставив, как обычно, на первое место. Не был удивительным и призыв «истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей родины в качестве ее оккупантов». Но, будучи прагматиком, Сталин не смог ограничиться лишь такого рода новациями. Он не забыл и то, на чем долгие годы зиждилась прежняя традиционная идеология, — обосновал провал блицкрига нерушимой дружбой народов Советского Союза, устоявшей в дни великих испытаний; советским строем, оказавшимся «наиболее прочным» из всех существующих; силой Красной Армии.

Вместе с тем, откровенно делая реверанс западным союзникам, Сталин выделил как первое по значимости условие неминуемого разгрома Германии образование антигитлеровской коалиции, а также и то, что немцы сами заставили рассматривать себя как «врагов демократических свобод».

И заодно он не смог не вспомнить то, что, судя по всему, продолжало его мучить больше всего, — бегло упомянул несправедливость условий Версальского мира, попрекнул, правда не называя фамилий, Молотова, Берия и Маленкова, адресуясь тем самым к немногим, понявшим его, — к членам узкого руководства, в неудачах первых четырех месяцев войны. Они, мол, проистекали из-за нехватки танков, самолетов, средств борьбы с танками.

Речь на Красной площади, произнесенная несколькими часами позже, чисто лозунговая по форме, свелась к повтору все того же. Единственное, что отличало ее от предыдущей, — усиление противоречивости, двусмысленности сделанных одновременно стоящих рядом призывов. Нового: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Александра Суворова и Михаила Кутузова», и старого, привычного — «Пусть осеняет вас победоносное знамя великого Ленина».