Книга Лето перемен - Кей Мортинсен

— Ты плохо знаешь Джонни. Во-первых, обжегшись на молоке, он стал дуть на воду. Во-вторых, всю свою любовь и нежность он перенес на Джеки. С Марго он остался вежлив и холоден, внешне их брак сохранялся. Джон считал, что для мальчика так будет лучше. Я-то с трудом сдерживалась, а нянюшка и не старалась сдержаться. Джонни… он относился к браку серьезно, как к настоящему таинству. Жаль, что Марго этого не поняла. Пустилась во все тяжкие, а главное, не скрывала этого!

— Как он узнал?

— Самым мерзким и стыдным образом, девочка, к сожалению. У Джеки как-то поднялась температура — ничего серьезного, но Джон просидел у его кроватки всю ночь. Марго дома не появилась, и утром он отправился ее искать. И нашел. В деревенском отеле, вместе с двумя пьяными туристами. Вернулся белый, как полотно. И тогда же потребовал развода. У меня сердце кровью обливалось на него смотреть.

— Но зачем Марго бежала, ведь она могла получить при разводе половину состояния?

— Вот этого и я не могу понять. Она просто испарилась. С того дня для Джона начался ад. Он ведь хороший человек, мой сын, добрый и честный. За него молились все в нашей округе, ни один не позлорадствовал насчет Марго. Нянька Нэн спала под его дверями, боялась, что он что-нибудь с собой сделает.

А вернула его к жизни Кэрри. Это она подбросила Джону мысль о сиротах. Накричала на него даже и сказала, что Бог дал ему куда больше богатства, чем нужно одному, а значит, надо делиться. Джонни и начал делиться… Он хороший мальчик, Ви, и мое сердце разрывается при виде его страданий. Он этого не заслужил, честное слово, не заслужил!

Вероника молча обняла Веру, тронутая услышанным до глубины души. Как бы ни была слепа материнская любовь, Вера была искренним человеком. И правдивым.

Вера вздохнула, отстранилась от Вероники и посмотрела на нее задумчиво и печально.

— Девочка, помоги ему. Ему нужен сын, а Джеки — отец. Помоги им обоим.

Голос предательски треснул, но Вероника смогла произнести в ответ:

— Я знаю… Я постараюсь!

Джеки проснулся в совсем отвратительном настроении, и Вероника промучилась до вечера, стараясь не дать ему раскапризничаться. Джон к ним почти не подходил и молча наблюдал издали. Темно-серые глаза потускнели, рот был скорбно и судорожно сжат. Видимо, надежда совсем оставила молодого лорда Февершема. Веронике становилось все более не по себе при виде этого глухого отчаяния.

Процесс укладывания на ночь затянулся, вдобавок во время купания Джеки набил шишку в ванне, а потому из детской Вероника почти выползла…

… и тут же наткнулась на Джона. Он терпеливо ждал ее за дверью.

— Что ты тут делаешь?

— Я хотел извиниться. Я был груб.

— Ерунда. Не стоит извинений.

— Стоит. У тебя был тяжелый день.

— Последнее время они у меня все тяжелые. Да и у тебя не из легких.

Джон кивнул и отвернулся, сжав губы. Вероника подавила неуместное желание кинуться к нему на шею и тихо прошептала:

— Я все понимаю, Джон. Невыносимо смотреть на Джеки и не иметь возможности обнять его, приласкать, поиграть с ним. Ты молодец, держишься. Я бы на твоем месте уже била бы сервизы и рвала ковры со стен.

Он усмехнулся.

— Представляю. Как он сейчас? Заснул?

— Да, наконец-то.

— Хорошо. Переоденься, заверни Джеки в одеяло и принеси его в гостиную.

Вероника немедленно ощетинилась миллионом невидимых иголок.

— Это с чего это?!

Джон шагнул к ней, заглянул в глаза. Голос звучал мягко, но стальной блеск из-под ресниц был хорошо знаком оторопевшей Веронике.

— Просто сделай то, что я сказал. Иначе я сделаю это сам.

— Я не сошла с ума? Мы говорим о твоем сыне или о тюке с тряпьем?

— Мы едем на холмы. Для Джеки приготовлен праздник. Жители деревни сделали это специально для него.

Вероника вытаращила глаза.

— Но… у него же не день рождения… Он испугается!

— Они все знают, что у него… проблемы. Именно поэтому холмы и ночь. Джеки будет просто спать, а люди посмотрят на него.

— Но если он проснется…

— Давай не будем бояться того, что еще не произошло. Ночью он всегда спит крепко.

А проснется — с ним будешь ты. Если поедешь, разумеется. В противном случае с ним буду только я.

— Но я устала…

— Что ж, твой выбор.

Он шагнул к двери, и Вероника вцепилась в мускулистую загорелую руку.

— Ты опять делаешь это! Ставишь меня в безвыходное положение! И все из-за каких-то посторонних людей!

— Ты плохо знаешь феодалов, синеглазая. И их вассалов тоже. Все эти «посторонние» знали Джеки. Они поздравляли меня с его рождением, а потом плакали и молились за него, узнав о пропаже. Они — многие из них — помнят мальчишкой меня. Дик-мельник научил меня ездить на мотоцикле. Мэтью Оуэн резал мне игрушки их коры, лучшие игрушки в мире, хотя, как ты понимаешь, у меня было все самое дорогое… Это моя родина, Вероника. Я — ее часть, а она — часть меня. И мой сын тоже — часть меня. И родины.

Вероника кивнула и очень тихо и просто сказала:

— Я сейчас. Джон, я… я просто не поняла. И хотела защитить Джеки.

— Я знаю, синеглазая.

На этот раз Вероника действительно оделась очень быстро. Вещей у нее с собой было немного, так что выбор оказался прост. Белое льняное платье, простое, слегка приталенное, доходящее до щиколоток.

Черные локоны она заколола на макушке, оставив на свободе всего несколько крутых прядей. Губы чуть тронула розовой помадой… Подошла к зеркалу…

На нее смотрела красавица, луговая русалка, фея здешних холмов, загадочная и очаровательная… Не слишком ли?

Реакция Джона была ожидаема, но все равно приятна.

— Ты красавица, Вероника!

Она нервно передернула плечами, чувствуя, как поползли по позвоночнику юркие змейки.

— Это платье стоило два фунта в одной лавочке на Брикстон-роуд.

Вот что ты умеешь, Вероника Картер, так это небрежно и остроумно отвечать на комплименты!

Она с позором бежала в детскую, где осторожно завернула крепко спящего Джеки в одеяло. Джон склонился над ее плечом, его дыхание опаляло обнаженную шею девушки. Вероника пискнула:

— Ты понесешь сумку с вещами… там памперсы, салфетки… на всякий случай.

— Вероника?

— Да?

— Спасибо. Я знаю, что ты до смерти устала, и ценю твое согласие.

— Я большая девочка.

— В этом я не сомневаюсь, но тебе придется… может прийтись нелегко.