Книга Генерал - Дмитрий Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот же вечер долго молился в бараке, когда все праздновали Рождество у Мальцева. Однако повесить икону над кроватью Трухин решительно отказался.
Разумеется, решение Стази отдаться этому красивому, неглупому и явно вполне нейтральному по отношению к России офицеру было верным. Оно пришло, казалось бы, внезапно и спонтанно, но, конечно, было плодом долгих подспудных раздумий. Об этом много говорилось еще в школе, где одни жестко осуждали француженок за интрижки с немцами, другие втайне завидовали, третьи – просто боялись. Все эти эмоции хороши, когда есть что терять и в прямом, и в переносном смысле. А Стази Новинской давно как бы и вообще не существовало на этом свете. В Союзе она жила только наполовину, даже на четверть гражданином, во-первых, из-за своего дворянского происхождения, хотя и замененного на убогое «из служащих», но не потерявшего от этого значения позорного клейма. Во-вторых, исчезновение отца переводило ее вообще в ряд людей, живущих условно – пока власть разрешает. Впрочем, так жили все. Плен окончательно уничтожал ее, ибо, если даже и не ходили бы по школе упорные слухи, будто Сталин приравнял всех пленных к предателям родины, то и без них, зная советскую власть, она ни на секунду не сомневалась в таком решении вопроса. Народу много – зачем возиться с какими-то сотнями тысяч отщепенцев, думать о них да еще, пожалуй, и кормить – пусть и в виде посылок или какой-то иной материальной помощи?
И вот она есть, но ее нет.
Это было страшное ощущение, сродни тому, какое маленькая Стази испытывала в детстве, читая немецкие истории о человеке без тени или того хуже – без души[54]. Но плоть косна и упряма, и она вопреки всякому здравому смыслу хочет жить. И чем она моложе, тем стремление к жизни яростней и безрассудней. Чем этот Рудольф хуже других ее знакомых? Только тем, что он враг? Но что есть враг? Он не воевал с оружием в руках, не убивал, не жег, не грабил. Он отнюдь не горилла, ненавидящая все русское, как рисовали немцев на плакатах. Пожалуй, он даже гораздо образованней и умней большинства ее поклонников. Если бы только… И на этом месте уже сотни раз прокручиваемых про себя рассуждений Стази неизменно наталкивалась на то ощущение, которое до сих пор вызывал у нее Ленинград. Больше того, чем дальше, тем ощущение это становилось все острее, порой почти непереносимым. Она ни на секунду не сомневалась, что с ее городом творится нечто неслыханное, нечто страшное настолько, что никто даже не осмеливается говорить об этом вслух. Неизвестность порождала еще больший ужас. И это сделали они, немцы. Вот почему враги, враг… Потом Стази брала себя в руки и хотя на какое-то время внушала себе, что это – лишь раздерганные нервы, военный психоз. А близость многое сделает проще и спокойней, ибо эта близость будет без страсти, без надежд, без чувств…
И когда штандартенфюрер вернулся, то лечь с ним в постель оказалось совсем не так трудно, как представлялось Стази. Впрочем, и не совсем легко. К счастью, их темпераменты совпали, и в постели Рудольф оказался куда более человечным, чем на работе. Правда, он тотчас же заявил, что это никак не будет сказываться на деле, чего Стази и ожидала, считая такую постановку вопроса совершенно правильной.
Сначала она работала в домашней картотеке и, к своему удивлению, обнаружила в ней несколько знакомых персон из отцовского окружения. Это неизбежно породило мысль об отце. Что, если он тоже где-то на Западе? Мысль была одновременно и надеждой, и пыткой, и Стази мужественно постаралась ее отбросить: ей не нужны никакие ниточки, связывающие с жизнью, тем более жизнью прошлой. Потом она составляла карточки на тех, кто, по ее мнению, действительно не принимал советскую власть, не принимал не из-за карьерных обид или пропавших имений, а потому, что понимал всю ложность и порочность идеи всеобщего равенства, главенства массы и отсутствия Бога.
Рудольф был вполне доволен ее работой и часто вечерами, сидя у камина, искренне рассуждал о будущем. Такие речи были внове Стази, и голова от них кружилась почти как от вина.
– Советская система под диктатурой Сталина в решительный момент обнаружила свою непрочность – и мы свидетели ее распада. Достаточно было внешнего толчка, чтобы разрушить структуру властвования, основанного на терроре. Летаргия советских граждан кончилась, как только оборвалась связь с начальством.
– Но война продолжается по-прежнему, и вы даже отброшены от Москвы.
– Увы. Цели войны оказались иными, чем считал офицерский корпус. И этим мы роем себе яму. Но я надеюсь, что произвольно снятые Гитлером фельдмаршалы и генералы найдут средства провести в жизнь свои взгляды. Неудача – не только поражение, но и стимул для исправления ошибок. Наша цель – уничтожение большевизма. А это решается не только на полях сражений. Скоро вы увидите…
Стази опустила голову.
– Бог с ней с Москвой! – прошептала вдруг она. – Скажите, что с… Петербургом?
– Вы опять о своем, Стази? – Рудольф в свою очередь отвернулся. – Бомбежки и обстрелы почти прекращены.
– Почему?!
Красивое лицо Рудольфа вспыхнуло.
– Вероятно, так считает главнокомандующий армией «Север». Живая сила и прочее нужнее сейчас на других фронтах.
– Вы недоговариваете, Рудольф. Вы… меня обманываете.
– Я только что сказал и повторю: судьба войны и освобождения России находится не только там, но и здесь. Если бы это было не так, я давно сражался бы где-нибудь… под Ржевом. Завтра возвращается отец – может быть, он расскажет вам что-то более интересное. Честь имею.
Ночью Стази невольно думала о старом хозяине замка: он наверняка воевал в Мировую, как и ее отец. Последний много рассказывал маленькой Стази о хладнокровии и блестящей выучке германских офицеров, повторяя, что уважение к противнику есть залог любой победы.
Утром Стази разбудил рев мотора во дворе, и она выглянула вниз. Рождественская метель окончательно превращала средневековое здание в сказочный замок, а из машины вышел высокий человек с юношеской порывистостью движений и подтянутой фигурой, с белыми как снег волосами и в каком-то странном мундире. Только потом Рудольф объяснил ей, что это генеральская форма восемнадцатого года. И это почему-то очень понравилось Стази.
И вот теперь она одевалась к ужину, где предстояло встретиться с владельцем замка, почти маркизом Карабасом и стариком-юношей лицом к лицу. Стази решительно подвела брови, утяжеляя их по наружному краю, как у Ольги Чеховой – русской актрисы, соперничавшей в рейхе с самой Царой Леандер[55], и помадой, подаренной Рудольфом в дополнение к духам и платьям, сделала рот вызывающим и жестоким.
