Книга Эхо во тьме - Франсин Риверс

— Какую грязную сплетню ты услышал на этот раз, Прим?

— Сплетню? О твоем брате? Он становится каким-то ненормальным во всех отношениях. Никаких тебе женщин. Никаких тебе мужчин. — Прим высокомерно усмехнулся, увидев, как снова завладел ее вниманием. — Бедный Марк. Полностью утратил интерес к жизни. Работает, ходит в бани, потом домой. И так каждый день. Сейчас главной его страстью стала ненависть к тебе, и у него это прекрасно получается, правда? Каким серьезным стало в нем это чувство. Каким неизлечимым.

Лицо у Юлии окаменело, и было видно, какие муки она испытывала от этих слов. Она знала, что Приму доставляет радость наносить ей такие мелкие уколы. Единственный способ защититься от них состоял в том, чтобы делать вид, будто она к его словам совершенно равнодушна, но ей приходилось прилагать для этого неимоверные усилия, и ее сердце бешено колотилось.

Юлия ненавидела Прима настолько, что во рту появился металлический привкус. С каким бы наслаждением она вонзила нож ему и толстое брюхо и слушала его предсмертный хрип. Она бы непременно убила его, если бы это не означало и ее собственную смерть.

Но, может быть, теперь и не стоило на это оглядываться? В конце концов, ради чего она вообще живет? Зачем она вообще появилась на свет?

Ее губы скривились в горькой улыбке.

— Ты ведь на самом деле ничего не слышал. Ровным счетом ничего. Просто ты ненавидишь Марка, потому что он по сравнению с тобой, да и вообще с кем бы то ни было, настоящий мужчина. Им восхищаются. Его уважают. А что про тебя скажешь? Обычное мелкое насекомое, которое наживается на лжи и сплетнях о тех, кто лучше тебя.

Прим снова сверкнул глазами.

— А разве я не хранил все твои секреты, дорогая моя Юлия? — тихо сказал он. — О том, как из-за тебя умер твой первый муж, как ты убила второго. А как там твои дети? Может быть, они по-прежнему плачут там, на скалах? А скольких еще детей ты погубила, до того как отвергла семя Атрета? — Видя, как ее лицо стало еще бледнее, он улыбнулся. — Я ведь никому еще об этом не рассказал. — Он приложил пальцы к губам и послал ей воздушный поцелуй.

Ее всю трясло. Как он узнал обо всем этом? Никто не знал о том, что она отравила второго мужа… Никто, разумеется, кроме Калабы. Калаба, ее лучшая подруга. Больше никто не мог ему рассказать.

Прим перевалился на своем диване, придвинувшись к подносу с яствами.

— Я услышал кое-что такое, что заставило меня задуматься. Вопрос лишь в том, стоит ли мне делиться этими новостями с тобой, самая неблагодарная из женщин.

Юлия справилась со своим бешенством. Он снова ее укусил, но они не осмеливалась порывать с ним, боясь, что он действительно кое-что знает. Ей так хотелось выгнать его со своей виллы, но она понимала, что тогда она окажется беззащитной перед его злым и беспощадным языком. Прим предаст огласке все ее дела. Хуже всего было то, что он расскажет всем о той болезни, которая прогрессировала в ней.

— Очень хорошо, Прим. — Изрыгай свой яд, мерзкая змея. Когда-нибудь кто-нибудь отрежет этой змее голову. — Я слушаю. Что ты хочешь рассказать о моем брате?

— Марк уезжает из Ефеса. Думаю, эта новость приободрит тебя, моя дорогая. — Прим снова скривил губы, видя, каким стало выражение ее лица. — Только подумай о том, какую это сулит тебе выгоду. Тебе теперь не придется придумывать более-менее правдоподобные отговорки, когда другие будут спрашивать, почему это твой глубокоуважаемый, твой достопочтенный братец упорно отказывается посещать те пиры, на которых присутствуешь ты.

Юлия наклонила голову, делая вид, что его слова не произвели на нее никакого впечатления.

— Значит, он направляется в Рим. Ну и что из этого?

— По слухам, он отплывает на одном из своих кораблей. Только не в Рим.

Сцепив руки, Юлия смотрела, как Прим выбирает себе еще один кусок говядины и с большим наслаждением поедает. Он облизал пальцы и потянулся за очередным куском.

Прим чувствовал ее нетерпение на расстоянии. Он наслаждался нетерпением Юлии в такой же степени, в какой наслаждался поедаемыми деликатесами. Он полностью завладел ее вниманием, а именно этого он и хотел. Ему даже казалось, что он слышит бешеное биение ее сердца. Но он не торопился, а медленно выбирал себе лакомый кусочек на подносе.

Не в силах смотреть, как он ест, Юлия собрала всю свою волю, чтобы совладать с эмоциями.

— Куда он отплывает, Прим? — спросила она с деланным спокойствием. — В Родос? В Коринф?

Прим отправил в рот еще один лакомый кусочек и спрятал свои жирные пальцы в складках тоги.

— В Иудею, — произнес он, продолжая жевать.

— В Иудею?!

Он прожевал еду и облизал свои полные губы.

— Да, в Иудею, на родину своей маленькой иудейки. И, кажется, пробудет там очень долго.

— Откуда тебе известно, сколько он там пробудет?

— Дедукция. Я узнал, что Марк продал все свои дела в Риме, за исключением вашей семейной виллы, которую он передал в собственность твоей матери. Ты знаешь, что она сделала? Распорядилась, чтобы ее виллу сдавали внаем, а вырученные деньги стали алиментой для помощи бедным Рима. Ты только представь себе, эти деньги направляют на то, чтобы кормить каких-то грязных оборванцев! Какая растрата! Уж куда больше пользы было бы от них, если бы их присылали, чтобы пополнять наши сундуки.

— Мои сундуки.

— Ну, хорошо. Твои сундуки, — согласился Прим, пожав плечами и обмакнув в острый соус страусовый язык. Он подумал о том, что Юлия и не подозревает, что большая часть ее денег давно оказалась в его руках и теперь сокрыта в надежном месте, на будущее. Все это было сделано без ее ведома. В этом Приму помогла ее болезнь: Юлия настолько была подавлена своим плохим самочувствием, что совершенно забыла о своем финансовом положении. Все надежды она возложила на финансовых агентов.

«Какую удивительную власть может дать взятка, — подумал Прим, улыбаясь про себя, — а также страх перед тем, что какая-то информация может быть предана огласке».

Этим утром агент Юлии сообщил ему, что она требует полного отчета. Прим знал, как отвлечь ее внимание, заставив ее думать о чем угодно, но только не о текущем положении ее состояния.

И сейчас он продолжал действовать в этом направлении, плетя свои сети.

— Так транжирить деньги, — продолжал он, качая головой. — Просто представить себе невозможно. Хотя… Ты не допускаешь мысли о том, что твоя мать попала под влияние этой твоей иудейки и стала христианкой?

Юлия испытала боль от такой мысли. Ее мама — христианка? Если это так, то для нее закрыта еще одна дверь.

Прим видел ее выражение лица и знал, что шаг за шагом наносит ей раны, все более и более глубокие. Он хотел, чтобы она лежала перед ним, а стервятники клевали ее тело.