Книга Четвертая рука - Джон Ирвинг

На Медее теперь красовался новый ошейник, из которого торчали два электрода, касавшиеся ее шеи. (В сам ошейник была вделана батарейка.) Если собака, находясь во дворе, случайно переходила невидимый барьер, электроды довольно сильно ее «кусали». Но прежде чем укусить, ошейник предупреждал Медею, подошедшую слишком близко к запретной зоне, особым сигналом.

— А что это за сигнал такой? — спрашивал Руди.

— Нам он не слышен, — попытался объяснить доктор Заяц. — Его слышат только собаки.

— А как это ошейник Медею «кусает»?

— О, ничего страшного! Ей почти не больно, — соврал специалист по хирургии верхних конечностей.

— А мне будет больно, если я надену этот ошейник и выйду во двор?

— Никогда не смей его надевать, Руди! Ты меня понял? — набросился на мальчика доктор Заяц.

— Значит, ей все-таки больно! — заключил Руди.

— Нет, не больно! — настаивал доктор Заяц.

— А на себя ты пробовал его надевать?

— Руди, ошейник предназначен не для людей, а для собак!

Затем их беседа свернула в другое русло, и они заговорили об игре на суперкубок и о том, почему доктору так хотелось, чтобы выиграла команда Денвера.

Когда зазвонил телефон, Медея поспешно спряталась под кухонный стол, но голос, донесшийся из автоответчика: «Доктор, это миссис Клаузен звонит, из Висконсина!» — заставил Заяца начисто позабыть о глупой собаке. Он тут же перезвонил новоиспеченной вдове. Миссис Клаузен ответила, что еще не успела убедиться, в достаточно ли хорошем состоянии донорская рука, и доктора просто потрясло ее редкостное самообладание.

Впрочем, общаясь с полицией Грин-Бея и судебными медиками, миссис Клаузен уже не так хорошо владела собой. Выясняя подробности гибели своего супруга: «предположительно смерть наступила в результате несчастного случая, а именно — выстрела из револьвера», она вдруг подняла на полицейских залитое слезами лицо и со странным сомнением в голосе спросила:

— Скажите, он действительно мертв? — Взгляд ее при этом был устремлен в будущее — ни полицейские, ни врач-криминалист никогда не видели такого взгляда. Удостоверившись, что муж ее «действительно мертв», миссис Клаузен секунду помолчала и задала следующий вопрос: — А в каком состоянии его рука? Его левая рука?

В обеих газетах — «Грин-Бей-пресс» и «Грин-Бей-ньюз» — о самоубийстве, совершенном Отто Кла-узеном после матча на суперкубок, сообщалось лишь в общей сводке спортивных новостей. Один спортивный комментатор так и написал: «Вообще-то многие фэны команды „Пэкерз“ подумывали о самоубийстве после воскресного матча на суперкубок, но лишь Отто Клаузен из Грин-Бея действительно спустил курок». Однако даже в самых бестактных и бесчувственных сообщениях о смерти Отто ярлык «самоубийство» на этот несчастный случай все же старались не клеить.

Когда Патрик Уоллингфорд впервые услышал о непреднамеренном самоубийстве Отто Клаузена — он смотрел полутораминутный репортаж об этом по своему родному каналу в одной из гостиниц Мехико, — то даже слегка удивился: странно, что Билл-дебил не послал именно его брать интервью у несчастной вдовы! Как раз такие интервью ему, Патрику, обычно и поручали.

Но родной канал снарядил на это дело «старую клячу» Стабби Фэррела, с незапамятных времен работавшего спортивным комментатором и присутствовавшего на том злополучном матче в Сан-Диего. К тому же Стабби и прежде не раз бывал в Грин-Бее, а Патрик Уоллингфорд даже по телевизору игры на суперкубок никогда не смотрел. Когда в программе новостей сообщили о гибели Отто Клаузена — это было утром в понедельник, и Уоллингфорд уже собирался уходить, чтобы успеть на нью-йоркский рейс, — он краем уха услышал, что у несчастного водителя грузовика осталась вдова.

— Миссис Клаузен отказалась как-либо комментировать случившееся, — заявил с экрана «старая кляча» Стабби.

«Биллу, конечно же, следовало бы послать меня, — подумал Уоллингфорд, помешивая кофе. — Уж я бы к этой миссис Клаузен подобрался!» Но в памяти его все же отложились мгновенно промелькнувшие кадры: почти пустая парковка и грузовик с рекламой пива, покрытый легким снежком, точно прозрачным саваном.

«Именно здесь для одного из фанатов „Пэкерз“ закончился этот печальный воскресный вечер», — монотонно вещал Стабби. Вот уж действительно тупоголовый фэн! — пожал плечами Патрик Уоллингфорд. (Между прочим, он тогда еще понятия не имел, что такое «настоящие тупоголовые фэны» Грин-Бея, или «сырные головы», как они себя называли.)

Патрик уже стоял в дверях, когда зазвонил телефон. Сперва он даже не хотел брать трубку, опасаясь опоздать на самолет, но потом все же взял. Это оказался доктор Заяц из далекого Массачусетса.

— Мистер Уоллингфорд, сегодня поистине ваш день! — воскликнул хирург.

Несколько позже, ожидая рейса в Бостон, Уоллингфорд посмотрел свой собственный репортаж из Мехико; точнее, то, что от этого репортажа осталось Надо сказать, в воскресенье, когда состоялся матч на суперкубок, далеко не все в Мехико-сити смотрели футбол.

Например, родные и друзья знаменитого шпагоглотателя Хосе Герреро, которые собрались в больнице Св. Марии Магдалины, чтобы помолиться за его скорейшее выздоровление. Во время одного из выступлений — на сцене туристической гостиницы в Акапулько — Герреро споткнулся и упал, насквозь пронзив себя шпагой. Его сразу же отправили самолетом из Акапулько в Мехико-сити, где он теперь и находился под наблюдением опытного специалиста — кровотечение из проткнутых холодным оружием внутренних органов часто бывает довольно медленным. Более сотни друзей и родственников несчастного набились в крошечную частную клинику, сотни сочувствующих стояли на улице.

У Патрика было такое ощущение, словно он взял интервью у каждого из этих людей. Хотя сейчас, перед вылетом в Бостон для встречи со своей новой рукой, он, пожалуй, даже радовался тому, что редактор вдвое сократил его трехминутный репортаж. Ему не терпелось снова посмотреть репортаж Стабби Фэррела и на сей раз куда более внимательно.

Доктор Заяц успел сказать ему, что Отто Клаузен был левшой, но что это означает в действительности? Сам Уоллингфорд был правшой. И до той злосчастной истории со львом всегда держал микрофон в левой руке, оставляя правую, рабочую, свободной для рукопожатий. Теперь же, когда у него осталась только одна рука, Уоллингфорд чаще всего обходился вообще без рукопожатий.

На что это будет похоже — быть правшой и получить новую левую руку, прежде принадлежавшую левше? Разве леворукость не связана с какими-то особыми и весьма важными функциями головного мозга? Ведь предрасположенность к леворукости кроется не в самих руках! Подобные вопросы сотнями роились у Патрика в голове, и ему очень хотелось поскорее задать их доктору Заяцу.

По телефону доктор сообщил ему, что медики Висконсина отреагировали достаточно быстро и сумели сохранить руку — в значительной степени благодаря «мужеству и сообразительности миссис Клаузен». Доктор Заяц говорил как-то неразборчиво и все время запинался, что ему было совершенно не свойственно. Дело в том, что ночью он почти не спал: ему пришлось возиться с Медеей, которую без конца рвало, а потом — не без помощи Руди, прямо-таки горевшего рвением, — исследовал рвотные массы, пытаясь понять, что случилось с собакой. По мнению Руди, полупереваренный моток изоляционной ленты больше всего походил на останки чайки. Если это действительно чайка, думал Заяц, то бедная птичка, по всей вероятности, сдохла давным-давно и превратилась чуть ли не в камень, когда проклятая обжора решила ею полакомиться. Несмотря на то, что оба Заяца явно обладали аналитическими способностями, им никогда бы не разгадать загадку проглоченного Медеей предмета, если бы в понедельник утром им не позвонил телефонный мастер. Извинившись, он сказал, что забыл у них моток изоленты.