Книга Номер 10 - Сью Таунсенд

Полная женщина у окошка называла свое имя и дату рождения: «Эмили Фарнэм, четвертого — пятого — пятьдесят третьего». То и дело как привидение выл селектор, и люди в приемном покое затыкали уши, спасаясь от шума.

— Я с лошади упала… Надо было отпустить поводья, но… Кажется, лодыжка сломана…

— Присядьте, санитар-диагност примет вас, как только освободится.

Эмили оглянулась в поисках стула и запрыгала к нему на одной ноге — ей никто не помог.

Перед Джеком стоял мужчина с поднятой рукой. Рука была замотана в белую наволочку, через ткань сочилась кровь. Мужчина находился в шоковом состоянии и силился вспомнить свое имя и дату рождения.

— Есть с вами кто-нибудь? — крикнула регистраторша. Качество связи было ужасное, и вопрос пришлось повторить трижды, прежде чем мужчина понял.

— Жена, она машину паркует.

Джек оглянулся — ведь должен же кто-нибудь подойти и помочь бедолаге? К окошечку протиснулась пожилая женщина.

— У меня в машине отец, он упал и разбил голову. Он хроник, ему восемьдесят, диабетик. Мне его не дотащить.

— Вы что, не видите, я занимаюсь этим пациентом! — рявкнула регистраторша.

— Но ему восемьдесят. У него диабет. Он головой ударился.

— Придется вам самой его вытащить из автомобиля, — отрезала регистраторша.

— Но он большой. Мне его не поднять.

— «Скорую» надо было вызывать. Тут женщина взорвалась:

— Я пять с половиной часов «скорую» ждала! — Она повернулась к мужчине с окровавленной наволочкой: — Я оставила двигатель включенным, а машину припарковала на служебной стоянке.

Тот ответил:

— У меня отрезан конец пальца. Я его принес с собой. Он в пластиковом пакетике у меня в кармане.

Джек был не из слабаков, но его шатало под весом старшины запаса Филипа Даути, пока он волок старика из маленького «фиата» в приемный покой. Он пристроил мистера Дауги на пять пластиковых стульчиков, потому что больше положить его было некуда. Дочь старика стащила с себя куртку и соорудила из нее подушку.

Джек со злостью толкнул дверь с надписью «Не входить» и оказался в коридоре, уставленном с обеих сторон тележками, на которых лежали больные. Одни были под капельницами, другие с кардиомониторами.

Молодой человек в кожанке мотоциклиста лежал бледный и неподвижный, голова его находилась между двумя фиксирующими блоками. В ногах у него валялся красный шлем. Старая и совершенно седая женщина окликнула Джека:

— Сынок, помоги, они моей смерти хотят!

Джек рыскал по коридорам в поисках санитарной тележки или свободной палаты. Наконец он набрел на дверь с надписью «Ночная диагностика» и, не зная, что еще предпринять, обратился за помощью к милой девушке, которая, похоже, заведовала отделением. В кабинете заходились два телефона, каждый на свой манер. Девушка разъяснила Джеку, что день спокойный, и выразила уверенность, что с минуты на минуту одна из тележек освободится.

Джек продолжил рыскать по коридорам. Увидев пустой кабинет, он зашел и схватил кипу бумаг. Он знал, что можно пройти куда угодно, если делать вид, что знаешь, куда идти, а в руках у тебя кипа бумажек. Он снял пиджак, закатал рукава и теперь мог спокойно расхаживать где вздумается.

В пустом рентген-кабинете он обнаружил две тележки и одежду санитара и все это изъял. Теперь Джек стал доктором Джеком Шпротом, и через несколько минут премьер-министр и старшина запаса Даути лежали в коридоре в ожидании квалифицированной врачебной помощи.

Премьер-министр был в беспамятстве, его мучили странные сны. Королева произносила речь в Нюрнберге, шеренги золотоволосых юношей, удивительно похожих на принца Филипа в молодости, скандировали «Мой фюрер!». Внезапно премьер очнулся, хватая ртом воздух, и Джеку не сразу удалось его успокоить и заверить, что он не умирает и что скоро его осмотрит врач.

Сгустились сумерки, и с приходом ночи отношения между друзьями и близкими пациентов стали почти братскими. Беда пробудила в них навыки первой помощи, о которых они и не подозревали. В полночь друзья мотоциклиста сгоняли за несколькими коробками пиццы «Домино», которой угостили тех, кто мог есть. Премьер-министру достался тонкий прожаренный ломтик пиццы «Наполи». Кусочек пепперони вывалился у него изо рта и упал на подушечку датчика, следившего за работой сердца.

Джек смахнул крошки и вытер подбородок премьер-министра салфеткой, которую ему дала женщина, упавшая с лошади. Потом он вынул из сумочки премьер-министра помаду и предложил подкрасить губы.

Доктора Сингха, в отличие от его коллег, появление мужчины в блондинистом парике и женском нижнем белье не удивило. Он был родом из Раджастана и бывал в Пушкаре, где пользовалась популярностью танцевальная труппа красивых и элегантных трансвеститов, — мужская толпа, глядя на них, ревела от восторга. Доктор Сингх не сомневался, что у бедняги, у которого уже пробилась здоровенная щетина, а белый парик постоянно съезжал вправо, все в порядке с сердцем, но все равно с сожалением забрал у него кардиомонитор и отдал другому пациенту, больному ангиной старику, которому прибор, пожалуй, нужнее.

Мужчина, называвший себя Эдвиной, хотел помешать санитарке снять резиновые подушечки-присоски, он впал в истерику и кричал, что всю жизнь платит взносы в государственный фонд здравоохранения и имеет право пользоваться личным кардиомонитором дольше, чем несчастные десять минут. Ведь он премьер-министр, и если он умрет, в больнице об этом пожалеют, потому что министр финансов Малкольм Блэк убежден, что государственной службе здравоохранения выделяется средств больше чем достаточно, просто они не умеют ими распорядиться. Доктор Сингх улыбнулся бедняге — у того определенно острый невроз на почве страха. Он решил оставить пациента на ночь, а утром показать психиатру.

Глава двенадцатая

В три утра премьер-министра поместили в наблюдательную палату «Беван». Джек помог усталому младшему врачу заполнить анкету, а потом устроился в кресле присмотреть за премьер-министром, который то проваливался в сон, то приходил в себя. Бедлам в палате был не достаточный, чтобы продавать билеты экскурсантам за показ пациентов, но шум и беспорядок были все-таки изрядные. На кровати напротив лежал отставной сержант Даути и беспрестанно что-то выкрикивал, воображая, будто он вновь на понтоне производит высадку в Нормандии.

Женщина из соседнего отсека беспрерывно звала: «Сестра, сестра, сестра!» — но к ней так никто и не пришел — никто, кроме ангелов.

Мужчина с пылесосной трубой залез с головой под одеяло и плакал от боли, унижения и уверенности, что теперь-то жена обязательно от него уйдет. Он сказал Джеку, что уже второй раз за год собака нечаянно включила пылесос в спальне, и он со спущенными брюками «попал» в пылесосную трубу. Он и сам признавал, что поверить в такое невозможно.

Джек обрадовался, когда ровно в шесть утра в палате включили свет. Премьер-министр проснулся и заявил, что чувствует себя намного лучше, но выглядел он как пугало. Джек вручил ему помаду и отправился на поиски бритвы.