Книга Умереть в Париже. Избранное - Кодзиро Сэридзава

В тот год праздновали юбилей лицея. Я решился пригласить М. Мы договорились встретиться у главных ворот университета в час дня. Это должна была быть наша первая встреча вне дома. Я шёл на неё, мечтая высказать всё то, о чём не мог написать в письмах. Посоветоваться с М. о своём будущем… Однако в назначенный час, выйдя из трамвая у главного входа, я увидел, что М., одетая в тёмно-фиолетовое пальто, стоит у белых ворот вместе со своим младшим братом, студентом университета К. Я был сильно разочарован тем, что М. пришла не одна. Из этого факта я поторопился заключить, что моя любовь не имеет взаимности.

Я повёл М. и её брата показывать лицей. Двигаясь вместе с толпой, в которой было не продохнуть, мы по очереди осмотрели украшенные по случаю праздника комнаты общежития, но, пройдя через южный и северный корпуса, так устали, что у нас не было даже сил обсуждать увиденное, поэтому, отказавшись от осмотра других корпусов, мы перешли в учебные аудитории и спортивные залы.

М. сказала, что хотела бы посмотреть на университет. Мы вышли из лицея и перешли на территорию университета. Смотреть там особо было нечего. Всё же мы прошли от тридцать четвёртой аудитории до горки Готэн, прогулялись вдоль пруда и от здания библиотеки вышли в сторону Красных ворот. Мне обо многом нужно было поговорить с М., но из-за присутствия её брата я избегал серьёзных тем и лишь, как экскурсовод, давал тупые объяснения тому, что попадалось нам по пути. Говорили о том, что ставшие в то время притчей во языцех вольнослушательницы Императорского университета во время перемен толпились, точно букеты цветов, вон там, возле доски объявлений такой-то аудитории, что учащиеся экономического факультета могут посещать лекции других отделений, что аудитория, в которой профессор Оцука[55]читает лекции по эстетике, находится вон за тем окном на втором этаже…

Мы сели на трамвай в Хонго-сантёмэ. Мы взяли билеты до Цукидзи с пересадкой в Хибия, но было бы слишком грустно расстаться вот так, даже не перемолвившись словом, поэтому мы не сговариваясь решили, отказавшись от трамвая, идущего на Цукидзи, пройтись пешком. Словно бы обращаясь к М. за советом, я рассказал ей, что, несмотря на учёбу на экономическом факультете, в будущем я хотел бы заниматься литературой. Рассказал о романе, который в то время писал, не ставя перед собой цели непременно его опубликовать. С жаром пересказал ей содержание и главные темы. К решению взяться за роман меня подтолкнуло чтение "Исследования добра" профессора Нисиды, и я хотел бы посвятить его Арисиме, которого боготворил. Я ещё не показывал Арисиме ничего из того, что написал, но как только завершу роман, обязательно дам ему на прочтение… Как самый настоящий эгоист, не обращая внимания на присутствие брата, я с жаром рассказывал М. о своих творческих планах, но как же мне было при этом досадно, что я не могу себе позволить говорить ни о чём другом!

— Я бы тоже хотела попробовать что-нибудь написать, — кивнула мне М.

Я в душе обрадовался, истолковав её слова как одобрение моих планов на будущее. Я посоветовал ей, если не получится с романом, попробовать написать книжку для детей. Мы не прельстились прогулкой по Гиндзе с её бесчисленными ресторанами и, свернув в сторону, довольно быстро добрались до пристани в Цукидзи.

Вскоре начались экзамены на второй курс.

По окончании экзаменов я решил признаться мадам С. в своей любви к М. Но как это сделать? Конечно, я мог подстеречь момент, когда господин С., запретивший мне являться, уйдёт из дому, войти и встретиться один на один с его супругой, но такая расчётливая хитрость была мне отвратительна, представляясь чуть ли не преступлением, а посему у меня было мало шансов увидеться с мадам С.

Я люблю М… Хочу когда-нибудь на ней жениться… Пусть С. проклянёт меня на вечные времена, но мадам меня простит и благословит наш союз. С этими мыслями я написал мадам откровенное письмо и послал на адрес усадьбы. Через некоторое время пришёл короткий ответ, в котором мадам назначала мне встречу в такой-то день в такой-то час в зале ожиданий железнодорожной станции Симбаси.

В назначенное время я пришёл в зал ожиданий. Мадам в углу зала читала утренний выпуск газеты. Увидев меня, она вскочила и с ходу предложила следовать за ней, ни словом не упоминая о моём письме. Мы сели на поезд и доехали до станции Итигая. Перешли через мост, прошли немного направо вдоль железнодорожных путей, после чего, свернув налево, начали подниматься вверх по склону. Дивясь, я следовал за мадам. Поднимаясь, она заговорила:

— Что бы ни происходило в моей жизни, я всегда советуюсь с физиономистом. И по поводу работы мужа, и о будущем детей. Ничего не решаю без его совета. Я и всех своих детей сюда водила…

Её слова прозвучали так странно, так сильно они меня поразили в тот момент, что и сейчас, когда пишу об этом, слышу, как стучат гэта мадам, грациозно поднимающейся вверх по склону, вижу, как, учащённо дыша, торопится она взойти на холм…

Достигнув середины склона, мы свернули на узкую тропинку и вошли в уединённый дом, окружённый соснами, густые ветви которых заглядывали внутрь ворот. У входа на металлической табличке значилось: "Физиономист такой-то".

Навстречу нам вышел секретарь и, едва увидев мадам, сказал:

— Учитель давно вас ждёт.

Наверное, о встрече они договорились по телефону. Мадам повела меня на второй этаж так, как будто была у себя дома. Оставив меня в комнатке, примыкавшей к лестнице, она раздвинула фусуму[56]и проследовала в соседнюю комнату. Должно быть, там и находился физиономист. Я пил чай, принесённый секретарём, когда она позвала меня. Посредине стоял большой стол красного сандалового дерева. За ним сидел пухлый старичок лет шестидесяти с аккуратно зачёсанными на лысину седыми волосами, в очках, норовивших соскочить с носа. Что-то плебейское было в его моложавом, припухлом лице. Старик уставился на меня так, что стало не по себе. Мадам предложила мне подойти к нему поближе. Только сейчас я вдруг понял, что она привела меня сюда для того, чтобы этот вульгарный физиономист вынес мне свою оценку. Старик взял со стола длинную металлическую линейку, поднялся, подошёл ко мне и, присев на корточки, принялся измерять с помощью этой линейки мою голову и лицо. Расстояние между ушами и ртом, высоту затылочной кости… Бормоча что-то невнятное, он занимался этим минут двадцать, затем вновь сел за сандаловый стол и важным тоном сказал:

— Госпожа, касательно того, о чём вы мне говорили, думаю, будет лучше воздержаться.

Он многозначительно посмотрел в её сторону.

— Вот как?

— Характер устойчивый, твёрдый, голова работает хорошо. Нрав замкнутый, чуждый внешних эффектов…

— Он сейчас учится на экономическом факультете, но, кажется, хочет заняться литературой…