Книга Пояс Богородицы - Роберт Святополк-Мирский

Ибак, конечно, ничего не сказал Сафату о том, что он уже знал, но сведения Нордуалета неожиданно подтверждались, и появлялся реальный шанс навсегда покончить с Золотой Ордой — ведь если столица будет разгромлена дотла, Ахмату действительно некуда будет возвращаться, и он окажется беззащитным зимой в Донских степях…

В том же, что московиты захватят и уничтожат Сарай-Берке, у Ибака не было сомнений, особенно после того, как он увидел на палубе одной из проплывающих мимо московских людей человека, каких еще никогда в жизни не видывал.

Могучий великан размахивал огромной палицей и таким же огромным щитом, обучая какой-то особой технике боя менее опытных воинов на палубе ладьи, и даже с самой середины широкой Волги донесся его странный клич:

— Йо-хх-ххо! й-о-о-о!

…Неисповедимы пути твои, Господи!

Глава восьмая

ТАЙНА ХАНА АХМАТА

Еще не успели отшуметь свадебные празднества, а купец Манин уже весь горел от нетерпения поскорее заняться делом — ну такой уж он был человек — иначе, наверное, никогда не стал бы купцом, не нажил бы состояния и не поперся б из своего родного Новгорода черт знает куда, чтобы начинать какое-то неизвестное дело на совершенно пустом месте, хотя это, впрочем, было скорее следствием не его деловых качеств, а огромной любви к единственной дочери, с которой он не мыслил долгого расставания.

Одним словом, уже на пятый-шестой, день свадьбы, как только разъехались по своим делам Медведев, Картымазов и Бартенев, Онуфрий Карпович стал приставать к новоиспеченному зятю с расспросами, что тут где продают и покупают. Благодаря тому что семейство Неверовых было родом из этих мест (в силу чего, кстати, оказало немало добрых услуг Антипу во время пребывания в его лагере), Ивашко и Гаврилко с детства знали не только каждую деревеньку или сельцо в окрестностях от Можайска до Опакова, но также и чем там промышляют, что имеют в избытке, а в чем нуждаются.

И первое место, на которое указал Ивашко своему тестю, был, конечно, ближайший городок Медынь, который потому так и назывался испокон веку, что славился своим отменным медом.

Купец Манин, не желая слишком уж тревожить молодых в их медовый месяц, отправился проверить лично, действительно ли так хорош хваленый медынский мед, благо дорога близкая — рукой подать.

Сопровождали его, как всегда, двое верных слуг. Медведев запомнил их еще с той страшной зимы 1478 года, когда он, случайно проходя мимо, помог Любаше донести воду из замерзшего колодца, а когда нынешней зимой в Новгороде они с Ивашкой и Алешей направлялись с поручением Патрикеева к дому купца Манина, обрисовал их Ивашке так: один постарше — хромой, а другой помоложе — лысый…

Ивашко тогда был потрясен неслыханной прозорливостью хозяина, а уже через час лежал, едва живой, с простреленной грудью, в этом доме, где, как оказалось, встретил свою суженую, а ухаживали за ним вместе с будущей женой те самые двое слуг купца — один постарше — хромой и другой помоложе — лысый.

Первого звали Филат Киреев, а второго Истома Полушкин.

Оба они были сиротами, выросшими в доме Маниных, взятыми в обучение еще его отцом Карпом, и фактически воспитывались, росли и учились купеческому делу, как младшие братья Онуфрия. Они стали верными, преданными слугами, никогда не подводили своего патрона, и Манин, рано овдовевший, был к ним очень привязан.

Потому он привез их сюда из Новгорода и теперь вместе с ними поехал в Медынь открывать и завоевывать новые торговые пространства.

В провожатые с ними поехал новый родственник — брат-близнец зятя — Гаврилко, которого отец, Клим Неверов, командующий гарнизоном Медведевки, по такому случаю отпустил, назначив в караульную охрану Кузю Ефремова.

В течение первых нескольких недель деятельный купец Манин обследовал все близлежащие городки, не забыв представиться в Боровске великокняжескому наместнику Образцу, который, несмотря на огромную занятость подготовкой войска к отражению осеннего нашествия Ахмата, нашел тем не менее несколько минут для купца. Манин, разумеется, не упустил случая первым делом деликатно заметить, что он имеет удовольствие лично знать некоего славного воина и героя Ливонской войны, который всегда восторженно отзывается о воеводе Образце, особенно ценит подаренный ему воеводой щит ливонского магистра, с которым и совершил большинство своих подвигов.

Воевода Образец не показался особенно польщенным, странно хмыкнул, несколько туманно выразившись в том смысле, что к силе всегда неплохо бы иметь еще кое-что, — купец Манин намека не понял, но тем не менее воевода, торопясь встречать прибывающие московские полки, подписал ему разрешение на торговлю в окрестностях и на проезд в соседнее княжество через паром на землях Преображенского монастыря. Затем он раздраженно постучал пальцами по столу и, согласно своему нраву, коротко и резко заявил:

— Все! Уходить! Торговать! Будут притеснять — жаловаться мне!

Так Онуфрий Манин из подозрительного новгородского купца мгновенно превратился в добропорядочного московита, вне всяких подозрений — провинциального купца угорского, имеющего законное право торговать по обе стороны границы в бассейне реки Угры.

Осталось навсегда неизвестным, было ли все это результатом мудрости и дальновидности Манина или просто случайностью, связанной с его глубокой любовью к дочери, да только вышло так, что большинство новгородских купцов, знакомых и приятелей Манина попали в настоящую беду после перехода Новгорода под московское владычество: у некоторых отняли все имущество, других, обобрав до нитки, вывезли из города и расселили по северным холодным окраинам, а третьим просто отрубили головы по одной очень популярной в то время статье обвинения — «тянули Новгород к литовской стороне>.

А вот у Малина все вышло по-другому.

Он очень быстро наладил продажу превосходного медынского продукта на ту сторону — в Великое Литовское княжество, где его в больших количествах стали особенно охотно покупать знатные, многочисленные, хоть и не очень богатые землями, православные князья так называемых верховских княжеств — Мосальские, Серпейские, Воротынские, Одоевские и Белевские.

А весь фокус был в том, что в Литовском княжестве существовали введенные отдельными местными властями порядки, которые требовали высоких пошлин за применение меда для изготовления недавно открытого, благодаря усилиям некоторых алхимиков, очень крепкого напитка, которому даже названия еще не придумали, но который стал очень быстро распространяться на землях, где жил народ, издревле именующий себя „Русью“.

Должно быть, живы были в народной памяти слова Святого князя Владимира-Крестителя: „Веселие Руси есть пити — без этого не можем быти!“

Вот ведь как! Не сказал князь Владимир, что, мол, без этого ЖИТЬ не можем, а прямо так — на века взял да и отрезал. БЫТЬ не можем…

Похоже, что великий киевский князь не ошибся, а купец Манин вдруг смутно ощутил, что он стоит на пороге какого-то не виданного по масштабам прибыли предприятия, но еще не мог учуять, где собака зарыта.