Книга Легкая поступь железного века - Марина Кравцова

Павел Дмитриевич вошел, кинул взгляд с порога на лавку, и, никого не увидев, произнес, обводя взглядом помещение:

— Проснулись, красавица?

И осекся, потому что из темного угла избушки глядело на него дуло пистолета.

— Что такое? — он удивился, нахмурился.

— Отойдите в сторону, сударь, — голос Натальи срывался от волнения.

— Э, нет! Прошу вас объясниться…

— Еще шаг — и я стреляю! — закричала девушка.

— Странно, однако, — Павел Дмитриевич все-таки остановился, хотя ни тени испуга на его помрачневшем лице не увидела Наталья. — Я чем-то не угодил вам?

— Не мне. Уйдите с дороги…

Он усмехнулся.

— Хорошо! — и отступил в сторону. Наталья, косясь на него, все еще держа его под прицелом, принялась, опираясь за стену, пробираться к двери.

— Идите, идите, — провожал ее насмешливый голос. — До первого оврага… с вашей-то ножкой… их здесь очень много, оврагов. Потом, когда сломаете себе все, что возможно, я, услышав ваш вопль, несомненно прибегу к вам на помощь, но смогу ли уже помочь…

Наталья, казалось, не слышала… Прохромав к порогу, распахнула дверь. Лесная чащоба кругом, со всех сторон… Лес вновь уже пугал, словно ждал ее, дабы навсегда поглотить в своих темных таинственных недрах…

Наталья остановилась и опустила голову. И тут же почувствовала, что мягким, но сильным движением у нее вытянули из опустившейся руки пистолет.

— Ну, что с вами, Наталья Алексеевна? — послышался ласковый голос, который, вопреки всей ее подозрениям, невольно успокаивал. — Что это вам, матушка, простите, в голову стукнуло?

В волны мягкого голоса вдруг захотелось нырнуть и успокоить в них сердце…

— Я увидела вас… случайно… — пробормотала Наталья, ничего уже не понимая, чувствуя, что кровь приливает к щекам, — вы умывались… и эти следы на спине…

— Ах, вот оно что! — воскликнул Павел Дмитриевич. — Что ж… А если вы правы, и я действительно… разбойник, беглый…

Она дернулась, но…

— …но ведь я не спрашиваю вас, как вы оказались в моем «страшном» леске, в мужской одежде, вооруженная… я не спрашиваю, почему вчера во сне, в бреду, вы разговаривали с самим генералом Ушаковым!

Наконец-то все, что ледяной глыбой лежало на сердце, растаяло и выплеснулось неудержимыми рыданиями.

Павел Дмитриевич довел ее, уже совсем обессилившую, до импровизированной кровати, принес воды.

— Ну-ну, — бормотал, — простите меня…

— Эт-то вы… — заикаясь, выдавила Наталья сквозь рыдания, — пр… простите…

Он меж тем исследовал пистолет.

— Ого! Так он и не заряжен? Смелая вы, однако… Возьмите.

И протянул ей пистолет, от которого Наталья отшатнулась, как от кобры.

— В меня вчера стреляли, — сообщила она.

— В вас?! Ужасно. Если это то, что я предполагаю… Но… мы поговорим, а пока, вот в окно вижу, идет отец Василий. Ну, госпожа амазонка, вытрите ваши прекрасные глаза… Сейчас вы увидите…

А увидела она входящего в избу худого иеромонаха в заплатанной и потертой ряске, не менее потертой, чем подрясник Павла Дмитриевича. Движения священника были мягкие и тихие, держал он себя так, словно готов был раствориться в любую секунду, если почувствует, что доставляет кому-то неудобство. Но хозяину он неудобства явно не доставлял, напротив, Павел с искренней радостью подошел под благословение. Наталья хотела сделать то же, но от слабости не смогла двинуться с места. Опять начинался жар. Батюшка сам приблизился к ней, благословил, а потом поклонился. Разглядывая его, Наталья безошибочно определила, что иеромонах этот из крестьян.

— Моя гостья, — представил Павел Дмитриевич. — Больше ничего, отец Василий, сказать не могу.

Батюшка рассеянно кивнул, он ничему не удивился.

— Благословение тебе, Павлуша, от отца игумена. Вот, огурцов просил передать, вот еще — рыбки, ну и на субботнее разговение, наливочки нашей, монастырской.

Павел сотворил метание.

— Спаси Бог отца игумена и всю братию. Садись, отец Василий, потрапезничаем. Эх, жаль, пост у вас вечный… я вот дичи настрелял.

— Это уж сам, не обессудь.

— А наливочки вашей, монастырской, подарок отца игумена?

— Да нет.

— Ну, чуток.

— Ну, чуток, ладно.

Павел обернулся к Наталье, она сделала отрицательный жест.

— Вы же и вчера ничего не ели.

— Не хочу, — прошептала она, — благодарю вас…

Когда иеромонах с Павлом уже сидели за столом, последний спросил:

— Ну как житие ваше монастырское, святые отцы? Каково спасаетесь?

— Святыми твоими молитвами, Паша. Живем, слава Богу, потихоньку, — голос отца Василия был негромким и таким же мягким, как и движения. — Передает тебе… — метнул взгляд на Наталью.

— При ней, батюшка, все можно говорить, — сказал Павел Дмитриевич, закусывая наливку репкой. Наталью его слова удивили, но батюшка спокойно кивнул, и уже больше не обращал на барышню внимания.

— Так вот, не благословляет тебя больше отец Иона здесь жить. Соблазн от тебя большой идет — трепа много пустого, смущающего. Да место такое, спаси Господи… Логово Савелия-разбойника! Место ли тебе тут, Павлуша? Из монастыря ушел, к мирским не прибился.

— Ни Богу свечка, ни черту кочерга! — усмехнулся Павел Дмитриевич.

Отец Василий поморщился и перекрестился:

— Ну, Паш, не надо лукавого… Да еще здесь.

— Прости, — Павел Дмитриевич тоже перекрестился. — Господи, помилуй нас, грешных.

— А вообще-то ты прав, конечно. Ни то, ни се… Лукавство это перед Богом. Отец игумен долго ждал. Не понимает он тебя, Павлуша. Возвращайся к нам, или в столицу поезжай, отец игумен денег даст… Добивайся, чтобы именье вернули.

Павел Дмитриевич присвистнул.

— Ну, братия… Нет, не пойдет. Именье не вернут, у меня мошна пустая, и заслуг никаких, только что — фамилия, да и «руки» в столице нет. Без этого… — Он сделал жест, означающий — «гиблое дело». — Да и хозяин там новый давно, ты ж знаешь.

— Ну… оно так. Так может чего другое выйдет. Отец Иона денег не пожалеет.

— Да вы сами перебиваетесь еле-еле!

— Так-то так. Но, послушай, пожертвование крупное давеча от барышни из Прокудина передали. Просила помолиться за нее, спаси ее Господь. Так вот, сие пожертвование тебе отец игумен отдает. Купи себе сельцо, да живи барином, как тебе Богом и предназначено, да за барышню прокудинскую молись. Иль на службу поступай.

— Не пойдет, отец Василий.

Батюшка покачал головой.