Книга Арденны - Михель Гавен

— Ты хочешь сказать, ее привезли для господ офицеров? — внимательно глядя на него, Маренн отпила еще немного шампанского.

— Ее привезли для солдат, кому захочется, — Пайпер криво усмехнулся. — Некоторым низшим чинам бывает необходимой такого рода разрядка, ты сама знаешь. А господа офицеры потерпят. Кто до Берлина, а кто до офицерского борделя в Аахене. Кому как нравится. Офицеры и солдаты вместе — это недопустимо. А что ты беспокоишься? — в его взгляде Маренн прочла искреннее удивление. — Ты полагаешь, что если унтершарфюрер Флепс не справился с нервами на поле у Линьевилля, то значит, вся дисциплина — к черту, каждый делает что хочет? Как бы не так! Ты сама могла убедиться в этом сегодня во время сражения.

— А кстати, что стало с этим Флепсом? — Маренн опустила голову. — Я надеюсь, он наказан.

— Наказан по всей строгости он будет после окончания операции, — спокойно ответил Пайпер и добавил: — Если останется в живых. Сейчас я не могу отстранить его от его обязанностей. Мне некем его заменить, потери немалые. Но сегодня за свой проступок он отправлен на дежурство и не присутствует на празднике. Это все, что я пока могу себе позволить в порядке санкций.

— Я понимаю, — Маренн снова бросила взгляд на сторожку, Раух не появлялся.

Ее охватило какое-то необъяснимое беспокойство. С чего? Какое, собственно, ей дело? Они объяснились, он ей признался, она, по сути, дала отказ, она иначе не могла. Ведь он адъютант Отто, и сам Скорцени здесь, рядом с ней. Но можно ли признаться в любви и броситься с гранатой под танк, а потом, как ни в чем не бывало, отправиться на сеновал с горничной с какой-то виллы? Впрочем, конечно, не на сеновал. Пусть даже не на сеновал, пусть даже в заброшенную охотничью сторожку. Люди не меняются, дорогой учитель, а может быть, они порой меняются так сильно, что даже сами не узнают себя. Или это тоже роли? Она знала, что великий Фрейд умер в Лондоне в сентябре 1939 года, и спрашивать ей больше было некого. Более того, уж поздно спрашивать. У нее самой докторская диссертация, и теперь все чаще спрашивают ее.

Неужели она ревнует его? Ревнует Фрица, как ревновала Генри? Но Генри она любила, он был для нее всем. Что же теперь? Признание Рауха ранило ее сердце. Больше никогда она не сможет относиться к нему так, как прежде. Тогда как сможет?

Маренн спустилась с рояля. Крамер играл мелодию Гленна Миллера, и крупные снежинки, казалось, покачивались в такт, опускаясь на землю.

— Ты куда? — Отто, который стоял рядом, облокотившись на полированную поверхность инструмента, придержал ее за рукав.

Она не ответила, только высвободила руку — не резко, даже осторожно. И пошла к сторожке. Шальные, нелепые образы теснились у нее в голове, заполоняя собой все — фантазию, мысли, даже слух. Она шла не спеша, и не только потому, что снег был достаточно глубоким, а протоптанная к сторожке тропинка — узкой. Она боялась себя. Она опасалась того, что испытает, если, толкнув дверь, услышит захлебывающиеся всхлипы наслаждения и поймет — они вместе, они занимаются любовью. А что она испытает? Удушающую ревность? Только откуда она возьмется, откуда уже взялась?

Нисколько не убыстряя шаг, хотя ей хотелось бежать, она подошла к сторожке. Помедлив мгновение, приоткрыла дверь — ей показалось, она оглохла. Внутри царила полная тишина. То, что солдаты и офицеры все находились на поляне, это она знала, но Раух и та горничная с виллы Сент-Эдвард точно зашли в дом, это она видела. Но если их здесь нет, то когда они ушли и где они вообще?

Она перешагнула порог. Впереди что-то звякнуло. Маренн прошла еще немного и в тусклом свете масляной лампы, мерцающей на печке, увидела Рауха — он был один и наливал кипяток из большой жестяной кружки во флягу. Заслышав ее шаги, он обернулся. Спокойное, усталое лицо, никаких следов пережитых недавно бурных эмоций.

— Это ты? — он слабо улыбнулся. — Отто приказал отгородить для тебя небольшое местечко, что-то вроде комнаты. Ты можешь здесь отдохнуть, до рассвета еще есть несколько часов. Утром американцы снова пойдут. У Пайпера будут гулять до утра, вряд ли тебе все время захочется быть с ними. Однако претенденты на место уже нашлись. Вот смотри.

Он показал на устроенную из еловых лап лежанку. Та была застелена пледом. Сверху лежал еще один, сложенный вчетверо — чтобы накрыться. На лежанке, развалившись на спине, спал Айстофель. Язык болтался на боку.

— Он съел два куска пирога и попросту свалился, — объяснил Раух. — Ничего, пусть погреет, теплее будет. Вот здесь чай с барбарисом, если захочешь, — он кивнул на флягу.

Потом взглянул на нее.

— Что ты так на меня смотришь? — в его голосе послышалась тревога. — Что ты, Маренн?

— А где та женщина? — неожиданно резко спросила она.

— Какая женщина? — он искренне удивился.

— Ты шел с ней, я видела. Горничная с виллы Сент-Эдвард.

— Не знаю, — он ответил недоуменно и потер усталые, слезящиеся от бессонных ночей глаза. — Да, была какая-то женщина. Ее привезли солдаты Пайпера. Она меня спросила, как пройти в сторожку, я как раз шел сюда, и она дошла со мной. А что? — он внимательно посмотрел на нее. — Что ты такое подумала, Маренн?

— Но если она пришла сюда с тобой, то куда она делась? — Маренн спросила настойчиво. — Здесь есть еще одна комната? Она там?

— Здесь больше комнат нет, — Раух отрицательно покачал головой. — Но за сторожкой есть еще одно строение, что-то вроде сарая. Она пошла туда. Там все для нее приготовлено и для того, зачем ее сюда пригласили. А почему ты все время о ней спрашиваешь? — он подошел. — Ты хочешь на нее посмотреть? Я не думаю, что тебе будет приятно смотреть и на нее и на то, что там происходит. Я думаю, все это продлится недолго. Вряд ли Пайпер позволит развлекаться вволю. Американцы атакуют, как пить дать, значит, все должны быть в боевой готовности.

— Нет, меня вовсе не интересует, что там происходит, — Маренн наклонилась и погладила Айстофеля, он дернул лапой во сне.

— Тогда что? — он встал рядом. — Ты подумала, — по его голосу она поняла, что он догадался. — Ты подумала, что я привел эту женщину для себя? Ты считаешь, я могу это сделать у тебя на глазах после всего, что я тебе сказал?

— Я не считаю и не считала, — она выпрямилась, они стояли очень близко друг к другу. — Но я испугалась, что я ошиблась.

Наклонившись так, что ее щека почти касалась его щеки, она провела пальцем по плотной ткани мундира на его груди, натолкнувшись на пуговицу на нагрудном кармане, на прохладную кожу портупеи.

— Если это не так, я спокойна, — она почти прошептала.

— Если тебя это заботит, — он осторожно прикоснулся губами к ее виску. — То для меня это большая награда, чем Железный крест первого класса, к которому меня представил Пайпер. Это самая главная награда для меня. Для этого стоило броситься под танк.

— А для того, чтобы американцы не прошли? — она отстранилась, взглянув ему в лицо. — Это как?