Книга КОГИз. Записки на полях эпохи - Олег Рябов

– Владимир Васильевич, вы разберитесь сначала с Русским музеем и с их замдиректора по науке, а потом мы вернемся к нашей мене. Сейчас я просто хочу отдать вам вашу бумажку и забрать свой сердолик.

– Сердолик? Камею, в смысле?

– Да-да, камею.

– А камеи уже нету – я ее отдал.

– Это вы глупость сделали, Владимир Васильевич. Вот вам шестой десяток, а мне двадцать лет, и я спортом занимаюсь. Я сейчас из вашей морды такую котлету сделаю, да еще и «скорую помощь» сам вызову: скажу, что на вас книжный шкаф упал. Так я еще и шкаф на вас уроню.

– Геннадий, вы сами не понимаете, что вы сейчас говорите. У меня зять в милиции работает, а вы заявляете такие глупости.

– Я вам не глупости говорю – глупость сделали вы, когда сочли меня за мальчишку. Да, для вас я мальчишка, но не такой маленький, как вам бы хотелось. Я оставляю вам ваш автограф Пастернака и забираю вашего Дмитрия Пожарского, а вы, когда вернете мне камею, получите его назад.

С этими словами я подошел к книжному шкафу и протянул руку, чтобы открыть дверцу, но Семенец, как рычащий медведь, бросился мне наперерез. Мне ничего не оставалось, и я дал ему в ухо. После этого Семенец отскочил от меня и уселся на диване. Видимо, «профессора» никто ни разу в жизни не бил, а если и били, то очень давно. Пока я доставал из шкафа тяжеленную книгу в серебряном окладе на серебряных ножках, он довольно громко, но невразумительно причитал:

– Геннадий, да подождите вы! Геннадий, да что же вы делаете? Геннадий, да сейчас я отдам вам ваш камушек! Положите книгу – я сейчас вам все принесу.

Я положил книгу на стол и молча уставился на хозяина квартиры. Семенец встал с дивана и, шаркая подошвами домашних тапочек, пошел в соседнюю комнату. Вернулся он тотчас с моей камеей в руках.

5

Слухи, они непонятно откуда просачиваются и как возникают, но только уже через несколько дней в узком замкнутом пространстве городского книжного сообщества возникло несколько версий нашей встречи с «профессором». Среди любопытных вариантов были такие: я предложил Семенцу за автограф Пастернака рукопись завещания Дмитрия Пожарского, или – весь архив Пастернака из его дома в Переделкино был выкинут на улицу, а Семенец его подобрал и теперь продает. Были и смешнее! Но результатом всех этих досужих разговоров явился телефонный звонок ко мне некоего Игоря Сергеева. Он был в два раза старше меня, курил папиросы «Север» за четырнадцать копеек, а по вечерам дома подклеивал и переплетал старые книжки, между делом попивая «Агдам». Игорь был известным в городе «чернокнижником», и предметом его собирательства были: «сойкинский» Дюма, Понсон дю Террайль («только не Каспари»), «Пещера Лейхтвейса», выпуски Ника Картера и Ната Пинкертона. И если я просто с презрением относился к его увлечению, то его высокомерие по отношению к моему собирательству Серебряного века было выше всяких границ: он никогда со мной не здоровался и, по-моему, даже не знал, как меня зовут.

– Слушай, старик, – прозвучало по телефону без приветствий, – тебе надо зайти ко мне!

– А кто это звонит-то? – удивленно спросил я.

– Да Игорь это Сергеев. Приходи ко мне домой прямо сейчас: я тебе кое-что покажу.

То, что я увидел у Сергеева дома, привело меня в восторг: это был альманах «Лирика» за 1913 год в первозданной сохранности, с автографами всех его участников, и Пастернака в том числе. Обмен произошел очень быстро: я отдал Игорю «Иллюстрированную историю нравов» Фукса на немецком языке и сборник «Вехи», став обладателем своей мечты. Уже через два дня я написал о чудесной книжке коротенькую заметку, которая была опубликована в газете «Ленинская смена».

АВТОГРАФ Б. ПАСТЕРНАКА

В нашей стране очень много любителей книг. Но среди их миллионной гвардии есть категория людей, которых зовут коллекционерами. Их легко отличить от людей, просто читающих и книги собирающих, – это люди, которые, встречаясь с редким или уникальным изданием, хотят узнать его индивидуальную и часто, может быть, сложную судьбу. Они с интересом изучают штампы магазинов и библиотек, клейма переплетчиков и экслибрисы, автографы и надписи. И эти детали иногда дают им возможность увидеть интересные факты, а то и целую страницу из истории общественной жизни.

В «Литературной энциклопедии» можно прочитать, что впервые Б. Л. Пастернак опубликовал свои стихи в сборнике «Лирика» в 1913 году. Сейчас у меня на столе лежит эта книга с причудливым замысловатым орнаментом работы С. Боброва. Открываю и читаю на шмуцтитуле бисерным почерком: «Дорогому Борису Александровичу Садовскому от книгоиздательства “Лирика”. Март 1913. Участники “Лирики”». Далее идут подписи: Юлиан Анисимов, Николай Асеев, Сергей Бобров, Борис Пастернак, Сергей Раевский, Алексей Сидоров, Вера Станевич. Так как Борис Садовской был составителем этого сборника, то можно предположить, что это вообще первый дарственный автограф, который поставил на книге Пастернак как поэт!

Борис Александрович Садовской, наш земляк-нижегородец, был значительной фигурой в русской литературе начала века, и многие любители с удивлением не нашли его фамилии среди участников сборника «Дятловы горы», посвященного 750-летию г. Горького. Им интересуются горьковские собиратели, и в их коллекциях есть много его автографов, писем и рукописей. Тогда, в 1913 году, когда умиравший символизм, к которому в некоторой степени примыкал и Садовской, подыскивал себе молодых и талантливых преемников, Борис Александрович был одним из влиятельных людей в литературных кругах Москвы. И он приложил немало усилий, чтобы издательство символистов «Мусагет» начало издавать альманах «Лирика» для молодых, начинающих поэтов. И вот в 1913 году вышел этот первый и единственный сборник, открывший для нас имена Асеева, Пастернака, Станевич (будущей переводчицы «Джен Эйр», Фейхтвангера, Кафки).

Издательство просуществовало недолго, хотя в планах его были и новые сборники, и переводы Р.-М. Рильке, и книга статей Б. Пастернака «Символизм и бессмертие», и многие другие – все это оказалось неосуществленными планами. В 1914 году и Пастернак, и Асеев, и Бобров, одетые в латы футуризма, отвергли символизм как свое начало и организовали издательство «Центрифуга». Но строки из этого сборника навсегда остались классикой для любителей поэзии ХХ века.

Февраль. Достать чернил и плакать.

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит.

Результат этой газетной заметки не заставил себя долго ждать: Игорь Сергеев пришел ко мне в день публикации поздно вечером напуганный, оглядывающийся и с бутылкой «Вермута» в кармане. Он прошел прямо на кухню и попросил закрыть дверь.

– Ты зачем это сделал? Ты зачем написал про этот автограф в газете?

– А чего особенного? Замечательный автограф. Хорошая заметка. Меня уже поздравляли сегодня. А ты что какой-то напуганный?

– Напуганный! Сейчас и ты будешь напуганный! Ты знаешь, что нас за этот автограф посадят?