Книга Летучий Голландец - Андрей Матвеев

А Марго очень хотелось этого.

Может, в благодарность за то, что Банан так и не тронул ее ночью.

Кто знает.

В результате они поехали обратно той дорогой, по которой его вез Лева, и Максим не сумел полюбоваться ни роскошными холмами Галилеи, зелено-желтыми, будто прочерченными в прозрачной синеве библейского воздуха, ни столь же прозрачной синевой озера Кинерет, к которому сбегают эти холмы, ему не дано было подойти по темноватой крупной гальке к воде, вблизи уже не синей, а коричневой, но все равно кристальной, отражающей яркий желтый круг висящего над Галилеей солнца.

Впрочем, Банан все-таки подошел к воде.

Не утерпел, попросил Марго тормознуть у моря.

Случилось это между Хадерой и Натаньей; они остановились, она осталась у машины покурить, а он спустился вниз по склону.

Вода тут была не очень чистая, на белой пене виднелись грязноватые разводы, но он все же снял сандалии, закатал джинсы и вступил в Средиземное море.

Очень теплое, на удивление теплое, почти как океан в котором он плавал вроде бы совсем недавно.

Максим прошел несколько метров вдоль берега, посмотрел в сторону машины — Марго помахала ему рукой, и он заспешил к ней.

Им предстояло миновать Натанью и Рамат-Ган, а затем, не сворачивая к аэропорту Бен-Гурион, резко увеличить скорость и устремиться к Иерусалиму. В дороге они были уже третий час, до Иерусалима оставалось около часа, до Эйлата — все пять.

Они перекусили на заправке минутах в двадцати за поворотом к аэропорту: съели по пицце и выпили невкусный растворимый кофе.

У Максима разболелась голова, солнце палило немилосердно, он проглотил таблетку, которую дала ему Марго, впереди уже виднелись горы, и Банан вдруг осознал, что сумасшедшее лето, начавшееся с добермана по имени Ганс, привело его туда, где он и не мечтал оказаться.

Вернее — приведет.

Совсем скоро.

И, может быть, там он поймет, чего ради мотается из страны в страну, таская с собой полный жидкого азота термос, в котором хранится ампула под номером ZZX 222.

Ампула со спермой его друга.

Он надеется получить ответ.

«Зачем? — спросит Максим. — Боже, скажи, я ни в чем не ошибаюсь?»

Марго как-то странно посмотрела на него.

— По-моему, тебе надо помолиться.

Банан кивнул.

— Можешь пойти в храм, — продолжала она. — Ну, знаешь, храм Гроба Господня.

— Нет, — сказал Максим, — мне надо напрямую.

— Чудной ты человек, — пробормотала Марго. — Но ты меня нанял…

Несколькими часами позже она сообщит ему, что он спятил, но это будет уже после того, как он расскажет ей, зачем ему Адамастор и что находится в никелированном термосе, над которым Банан трясется, словно там все сокровища мира.

Это произойдет несколькими часами позже, а сейчас они въезжают в Иерусалим.

Поначалу это был просто большой город.

На въезде они попали в пробку, к счастью, очень быстро рассосавшуюся. Марго лихо выкручивала руль, а Максим пялился в окно, борясь с какой-то идиотской хандрой, нежданно подступившей к горлу, — то ли оскомина обманутого ожидания, то ли просто дома вокруг настолько самодовольны, что оторопь берет; но желтоватый камень в то же время притягивал, завораживал взгляд, и они вовсю катили по широким улицам на восток, увлекаемые этой тысячелетней ловушкой.

Марго показала ему здание кнессета, они миновали тенистый, хоть и не очень впечатляющий парк, и Банан вдруг увидел, как на месте самодостаточных домов образовалась стена.

Он понял, что они прибыли.

«Мазда» тащилась за малогабаритным автобусом, сзади ее подпирала другая машина, машины подпирали ее и с обоих боков, однако справа уже распростерлась зеленеющая долина, а слева высился на горе фантастический желтый город, совсем не тот, в какой они въехали минут двадцать назад.

У Максима перехватило дыхание, тоска улетучилась, а вместо нее явилось никогда ранее не испытанное чувство восторга — просто оттого, что он живет и наконец добрался туда, куда любому человеку надо попасть хоть раз в жизни — для того чтобы убедиться, что Бог есть.

Максим чувствовал присутствие Бога.

В знойном воздухе иерусалимского дня.

В ленивом дуновении ветра с востока. Из пустыни.

Он покосился на Марго.

Она продолжала крутить руль, только сняла очки, и ее темные глаза печально смотрели вперед через лобовое стекло.

— Приехали! — отметила она и добавила: — Вон там Львиные ворота.

— Не понял! — сказал Банан.

Марго объяснила, что в Старый город ведут восемь ворот, двое закрыты, Золотые и Ворота Ирода, Золотые совсем неподалеку, Гефсиманский сад тоже рядом.

— Один пойдешь? — спросила она.

— Да, — ответил Максим.

Тогда ты выйдешь через другие ворота, Мусорные, и там я тебя буду ждать. Не потеряешься?

Банан хмыкнул, надел белую туристическую кепочку от жары, взял бутылку воды, достал из сумки термос…

— Термос тебе зачем? — осведомилась Марго.

Он пристально посмотрел на нее, хмыкнул и положил термос обратно в сумку, как дурак промямлил:

— Береги эту штуку!

— Осторожней, — сказала Марго. — Тут Иерусалим!

Банан махнул ей рукой, вышел из машины, захлопнул дверь и направился в сторону Золотых ворот, мельком глянув на указатель, где было написано: Via Dolorosa.

Дорога скорби.

Уверенно пристроился в хвост малочисленной группке туристов богомольного вида: скорей всего, католики из Южной Америки; он может ошибаться, но все они такие смуглые, темноволосые.

И немолодые.

Прошел ворота и двинулся вверх, тщательно следя, чтобы табличка «Дорога скорби» не исчезла из поля зрения; та мелькала то на одном коричневатом морщинистом доме с узкими щелками окон, то на другом.

Припекало; Максим чувствовал, как напитывается влагой рубашка.

Отхлебнул воды из бутылки и двинулся дальше, прошел часовню Осуждения, у церкви Богоматери Страдания свернул налево и вновь оказался на Via Dolorosa.

Всюду были солдаты с М-16 в руках, начались арабские кварталы, Максим ускорил шаг, чтобы не отстать от латиноамериканцев, которые притихли и молились чуть не на каждую стену. Временами идти становилось трудно — дома настолько сближались, что разойтись было практически невозможно, и лишь откуда-то сверху, из щелей между крыш, светило беспощадное иерусалимское солнце.

Так он добрался до храма Гроба Господня.

Просто шел, шел и — дошел.

В очередной раз свернул налево, угодил в какие-то ворота и увидел большой мощеный двор.