Книга Концерт "Памяти ангела" - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Вошел врач, при виде этих двух напряженных людей полагая, что прервал страстное признание, прокашлялся:

— Извините за беспокойство, мадам, господин президент.

Катрин сразу любезно улыбнулась и произнесла светским тоном:

— Входите, профессор Валансьенн, входите.

Не желая отставать, Анри тоже пустился в любезности. Поприветствовав заведующего отделением, он придвинул для него стул.

Смущенно, нерешительно, как бы нехотя, врач медленно подошел поближе.

— Видите ли, мадам, господин президент, мы сделали анализы, когда мадам поступила в приемное отделение. Что касается травмы и ее последствий, я думаю, что наши специалисты сделали все возможное. Вы можете жить как жили. Однако во время обследования мы обнаружили нечто другое.

Президент знаком пригласил врача сесть. Тот еще раз отказался и обратился к Катрин:

— Мы должны теперь поговорить, к сожалению, о более серьезной проблеме. Анализы крови показывают наличие опухоли.

— Опухоли?

— Опухоли…

— Вы хотите сказать, рак?

Профессор кивнул.

Катрин и Анри посмотрели друг на друга со смешанными чувствами.

Анри вскочил со стула и произнес голосом властным, требующим четкого и немедленного ответа:

— Это серьезно, доктор?

Профессор Валансьенн покусал губы, перевел глаза на левую стену, затем на правую в поисках вдохновения, которого не обрел, и отвечал, глядя на свои белые туфли:

— Это настораживает. Чрезвычайно настораживает.

Лучше не скажешь.

Президент чуть слышно прошептал свое обычное: «Черт!» — а Катрин потеряла сознание.

Состояние Катрин стремительно ухудшалось. По возвращении в Елисейский дворец, в их квартиру в мансардном этаже, она некоторое время лелеяла надежду выздороветь, хотя анализы показывали, что болезнь, обнаруженная слишком поздно, прогрессирует с устрашающей скоростью.

Химиотерапия ее обессилила. Она потеряла аппетит. Волосы поредели. Врачи отказались от борьбы с распространявшимися метастазами и решили прекратить всякое лечение. Это решение дало Катрин понять, что она не выздоровеет; она почувствовала странное облегчение.

— Значит, это судьба. Мне было суждено закончить так… и теперь…

В предчувствии смерти сходятся три разных страха — ты не ведаешь дня, когда умрешь, причину, от которой умрешь, и, наконец, смерть сама по себе неизвестность. Для Катрин два элемента уже определились: она скончается скоро и от обширного рака. Оставался только один страх — страх смерти; но ее, с детства верующую, не пугала эта тайна; разумеется, она знала о ней не больше других, но у нее была вера.

Анри настоял на том, чтобы она оставалась в Елисейском дворце, рядом с ним, доступная для своих друзей, которые могли ее навещать.

Все были поражены — и муж тоже — ее всепринимающей кротостью. Это спокойствие происходило от того, что она смирилась со своим раком. Однажды она вдруг спросила молодую медсестру, делавшую ей укол морфия:

— Если бы я заговорила раньше, если бы высказала раньше все, что было у меня на сердце, могла бы я избежать рака? Если бы я выплеснула эту боль в словах, может быть, она не проросла бы во мне болезнью?

— Рак — это несчастный случай, мадам.

— Нет, это следствие. Иногда рак — это форма, которую принимают секреты, которые слишком на вас давят.

Конечно, она не претендовала на знание истины, но эта точка зрения позволяла ей согласиться с тем, что это случилось с ней, именно с ней, только с ней. Ее рак становился не нападением извне, а событием, порожденным ее телом, ее душой, ею самой.

Риго, советник по связям с общественностью при президенте, постоянно вертелся поблизости. Поскольку она знала, что он ненавидит болезни до такой степени, что отказался войти в больницу, где умирал его собственный отец, она не сомневалась, что им движет нечто иное, нежели сочувствие, и предложила ему за чашкой чая облегчить свою совесть.

— Я хочу у вас кое-что спросить, — признался тот. — Президент должен был это сделать сам, но он так потрясен случившимся, что не осмеливается. Так вот… Можем ли мы сделать достоянием общественности ваше состояние и объявить о ваших… затруднениях… прессе?

Она смерила его неприязненным взглядом. Только она приручила свою болезнь, как ее у нее отнимают.

— Зачем?

— Президент начинает новую избирательную кампанию. И его уже стали спрашивать о причине вашего отсутствия. Некоторые говорят, что вы против второго мандата; другие шепчутся, что между вами больше нет согласия; третьи намекают на вашу связь с каким-то нью-йоркским торговцем картинами.

Она не смогла удержаться от смеха.

— О, бедный Шарль… вот парижский антиквар и превратился в нью-йоркского торговца картинами… и сделался гетеросексуальным, переплыв Атлантический океан! Как быстро распространяются слухи…

Риге смущенно поддакнул:

— Да, мадам, слухи множатся, одни нелепее и фантастичнее других, тем более что грустный вид президента их подтверждает. Поэтому я и пришел просить вас открыть правду. Вы должны это сделать ради вас самой, ради президента, ради вашего образцового брака. Давайте разгоним эти грязные тени.

Она задумалась.

— Люди будут растроганы, Риго?

— Люди вас обожают, мадам. Приготовьтесь к многочисленным проявлениям симпатии и горя. Вас завалят письмами.

— Нет, я хотела сказать, что люди снова будут растроганы видом этого доброго и смелого Анри Мореля, выжившего после покушения перед первыми выборами и с благородством присутствующего при агонии своей жены перед вторыми.

— Действительно, судьба не пощадила бедного президента Мореля.

— Вы сами-то верите в то, что говорите, Риго?

Он уставился на нее, бескомпромиссный, непреклонный, напряженный, и сделал выбор — не врать: он промолчал.

Она одобрила его молчание кивком, дав понять, что она не дурочка и много чего знает…

На минуту оба застыли.

— Я согласна, — решила она.

Час спустя Анри, предупрежденный Риго, влетел в апартаменты с выражениями горячей благодарности:

— Спасибо, Катрин. Значит, ты согласна на мой второй срок?

— Разве я властна тебя остановить?

Он замер в недоумении, спрашивая себя, не могла ли она под действием лекарств и врачебных процедур позабыть о своих угрозах.

Осторожно приблизившись, он взял ее за руку:

— Ты можешь сказать мне, о чем думаешь?

Нет, она не могла. Она больше не знала. Все так запуталось. Ее глаза налились слезами.

Анри обнял ее и долго держал, прижав к себе; затем, почувствовав, что она все больше обмякает, впадая в забытье, оставил ее отдыхать.