Книга Кок'н'булл - Уилл Селф

Тем временем Маргулис, осматривая ногу, делал замечания вслух, но как будто бы для себя. Это был излюбленный метод Маргулиса. Вне зависимости от того осматривал ли он больного на предмет заболевания раком или простудой, гангреной или гонореей, Маргулис любил делать то, что называл «преподать ситуацию в нужном контексте». Маргулис не считал себя доктором, обладающим всеобъемлющими знаниями, нет, так далеко он не заходил, однако был убежден, что травму или недомогание нужно лечить исходя из того, в какой части тела они появились, если речь не идет о поражении всего организма.

— Повернитесь, пожалуйста… мда-а-а-а. Большая ягодичная мышца выражена весьма отчетливо, — бубнил он, тыкая резиновым пальцем в белую мякоть ягодиц Булла, другой рукой ухватив толстой змеей извивавшуюся вокруг бедра мышцу.

И вдруг тишина. Бормотания оборвались, как будто к лицу Маргулиса прижали смоченную в эфире салфетку, руки, скользнув по бедру, опустились.

Булл ждал. Ждал долго. Но кроме тяжелого, слегка прерывистого дыхания Маргулиса, ничего не было слышно. Булл лежал не шелохнувшись, готовый принять вердикт врача, и, конечно же, молился, чтоб у него не встал. Он пристально рассматривал похожие на миниатюрные сталактиты сгустки штукатурки, образовавшиеся на небольших выступах стены.

Маргулис, конечно же, узрел влагалище, что и привело к столь внезапной тишине. Он охватил взглядом широкую, крепкую, в рыжеватом пушке ногу своего пациента и увидел то, что скрывалось под коленкой.

Две вещи в равной степени сразили Маргулиса наповал в ту секунду, когда он уставился на булловскую щель: первое — это то, что у нее отсутствовали лобковые волосы, если не считать ворсистого хохолка в области холма Венеры, не отличавшегося, впрочем, от остального волосяного покрова ног; и второе — щель эта, вписавшись в коленную впадину, не производила впечатления непрошеного гостя, напротив, казалось, будто в рамках весьма ограниченного пространства организм Булла был специально подготовлен и полностью соответствовал условиям для появления нового отверстия.

По обе стороны впадины под натиском гребня новой лобковой кости выпирали два толстых сухожилия. Верхняя мышца икры четко раздваивалась, освобождая место для входа во влагалище, тогда как сама впадина стала выпуклой от возникшего там холма, и клитор уже высовывался из-под самого его краешка.

Для человека, обладающего всеобъемлющим представлением о человеческой анатомии, каким, безусловно, являлся Маргулис, это было ошеломляющее зрелище. Это принесло облегчение, так как означало, что первые несколько секунд тотального неверия миновали и мысли закрутились не вокруг «как» и «почему» в теле Булла очутилось влагалище, но сконцентрировались на технических деталях, а именно: хорошо ли оно устроено или же это всего лишь жалкое подобие, сродни пенисообразной картофелине, а не функциональный половой орган.

Маргулису действительно стало дурно. Что правда, то правда. Он стал делать глубокие вдохи, перед мысленным взором проносились изображения генитальных аномалий из медицинской литературы. Но буквально через несколько секунд он взял себя в руки. И помогли ему в этом два одновременно возникших и далеко идущих решения — решения, которые, по крайне мере в сознании Алана, отличали его от других терапевтов, которые могли оказаться в такой весьма необычной ситуации. Решения эти отображали исключительность данного феномена, открывшегося ему и только ему.

Первое — сохранить контроль над Буллом как над пациентом, а не передавать его в руки гинеколога. Второе — на время утаить от Булла правду о его влагалище. Маргулис не сомневался, что возникновение влагалища можно объяснить, он был ученым до мозга костей и искренне верил в возможность постичь все сущее и объяснить причины и следствия. Маргулис интуитивно понимал, что, пока он не познает тайну появления влагалища, осознание этого факта может привести пациента к серьезным расстройствам. К тому же, сообщив ему, он поступил бы, как минимум, недобросовестно.

— Что там, доктор? — Глубокий грудной голос Булла прозвучал странно и флегматично.

— Видите ли… Джон… Вы оказались правы в обоих случаях… — слова благодарно слетали с уст Маргулиса, как будто он забыл текст, а суфлер его выручил.

— Что вы имеете в виду?

— Что у вас там действительно неприятная рана, и при этом еще довольно серьезный ожог.

— Я так и думал! Я так и знал! Хуже всего, что я чувствую, как мне разворотило внутри всю ногу. Это… словно я мутировал.

— Сильно болит? — Голос Маргулиса источал заботу. Теперь он стоял над Буллом и смотрел на его широкую веснушчатую спину.

— Болит? Ну да… конечно, болит… — Голос Булла затих, и озадаченное выражение появилось на его лице.

Каким нужно быть дураком, чтобы задавать такие вопросы, подумал он. Однако теперь, когда Булла подвигли проанализировать ощущения, которые он испытывал с тех пор, как обнаружил эту травму, говоря по совести, он не назвал бы их болезненными. По сути, это больше походило на повышенную до крайней степени чувствительность, на неврологические сигналы, очень странные, в которых сочеталось как внутреннее, так и внешнее восприятие; ощущения прикосновения и желания прикоснуться.

— Итак, Джон, опишите, пожалуйста, ваши боли, — сказал Маргулис.

Голос его опять прозвучал к югу от Булла, его голова снова скрылась за поросшей волосками коленкой. Однако Маргулис не мог сосредоточиться на бессвязном ответе Булла, увлеченный внутренней борьбой, он уже почти примирился с этой штукой. Он задал этот вопрос автоматически, проявился условный рефлекс врача.

Ногтевыми фалангами больших пальцев он мягко раздвинул внешние половые губы, при этом внутренние тоже немножко разошлись. Кожа внутри влагалища была блестящей и жемчужно розовой. Из-под мясного капюшончика на краю отверстия бодро выглядывал клитор. Маргулис пригляделся к сияющей плоти, и… чтобы устоять на ногах, ему пришлось опереться о бедро пациента. Интересно. Уретра отсутствовала… и… небезосновательно, подумалось ему. Маргулис изо всех сил пытался дать себе хоть какое — нибудь логическое объяснение. Удивительно, но, несмотря на свой возраст, Булл был девственницей. Устье влагалища заполняли мясистые стенки, все как положено.

— Такая беззащитная, сырая и очень чувствительная…

— Что-что? — виновато отозвался Маргулис.

— Когда трется о штанину, доктор. — В голосе Булла опять появились жалобные нотки.

Но Маргулис этого не слышал, он опять принялся с интересом рассматривать влагалище. Воистину это была прелестнейшая из всех мохнаток, которые ему когда-либо приходилось видеть… Что такое! Маргулис одернул себя — это отступление от профессиональной этики. Черт побери, уж он-то насмотрелся всякого, но чтоб восторгаться дырками, будучи на работе, — такого еще не бывало. Теперь-то что? Это уже просто никуда не годится.

Однако влагалище Булла действительно было хо- [165] рошеньким. Прямо-таки вместилище чудес. Губки что надо, расходятся идеально. Жемчужно-розовый цвет внутри искусно растворялся на фоне веснушчатой ноги. Губы не морщили, клитор не болтался… В этот момент Маргулис изучал нервное оснащение влагалища, прощупывая шпателем стенки губ, клитор и то, что должно было быть второй промежностью и обозначалось полоской коричневатой сморщенной кожи на изгибе икры. По легким судорогам, пробегавшим по ноге Булла, которые он чувствовал ладонью, и более глубоким толчкам, ощущавшимся в его брюшной полости, Маргулис пришел к выводу, что все работает как надо.