Книга Операция "Выход" - Скарлетт Томас

Мама Шантель ставит перед Джули чашку чая и сахарницу.

– Кстати, меня зовут Никки.

– Спасибо, – говорит Джули, кладя в чай две ложки сахара.

– Тебе, должно быть, здесь очень странно. Все выглядит по-другому… Я слышала, тебе пришлось уехать при скверных обстоятельствах. Я слышала… Ну, Шантель не должна об этом знать, но я выяснила, что здесь случилось. Бедняжка, я тебе так сочувствую.

– О господи… – До Джули доходит, что Никки приняла ее за Шарлотту. Как неловко-то. Никки думает, Джули расстроена потому, что она – Шарлотта, и у Шарлотты есть масса причин расстраиваться, а у Джули никаких причин нет, и…

– Простите. Я… Я не…

Никки нахмуривается.

– Ты ведь жила здесь. Твой парень…

– Нет. Это вы про Шарлотту. Я живу в № 18, дальше по дороге. Я Джули.

– О. И что?…

– Простите. Мне стало нехорошо. На самом деле я искала Шарлотту. Мы подруги. Я просто, типа, э-э…

– Ты, случаем, не под… ну, ты понимаешь…

– Под кайфом? Нет.

– Может, это у тебя на нервной почве?

Джули смотрит в стол.

– Может быть.

– А может, от нехватки железа, – говорит Никки. – Ты что-то бледная.

– От нехватки железа бывает головокружение?

– О да, еще какое. Ты бы к врачу сходила.

– Схожу.

– Если это не… Слушай, а ты не беременна?

– Не думаю, – Джули отхлебывает чай. – Нет. Определенно нет.

Никки поднимает бровь.

– Определенно!

– Определенно. – Джули улыбается. – Разве что путем осмоса.

Никки смеется.

– Милочка, да тебе поди просто с кем-нибудь перепихнуться надо. – Ее смех звучит так, будто она только что выкурила сотню сиг, одну за другой.

Джули тоже смеется.

– Да, Лиэнна вечно мне так говорит.

– Дай ей бог здоровья. Она считает, что все можно вылечить сексом – или маникюром.

– Да, я знаю.

– Она тебе про нас рассказывала? Знаешь, мы раньше не были богаты. Перед тем как приехать сюда, мы жили в бунгало – настоящая хибара, честное слово. Однажды приезжает Лиэнна – именно что однажды, дважды к нам никто никогда не совался, – так вот, она смотрит на нашу комнату, наши кошмарные половики, на козла, которого мы дома держали, и тут же бросается к машине за маникюрным набором. «Сейчас я вас развеселю», говорит. Вот тебе Лиэнна во всей красе. Она ни за что не станет делиться своими чувствами или делать то, что ей не по нутру, или что-нибудь толковое – скажем, мыть посуду или гладить белье, но зато сделает тебе маникюр, когда у тебя такая депрессия, что отсохни руки – ты и не заметишь. Однако мне тогда полегчало. А? О чем я говорила?

Джули улыбается. Ей нравится Никки.

– Вы держали козла? Прямо в доме?

– Да. Его звали Билли. Понимаешь, он не любил холод. Роб, мой бывший… это был его козел. Роб жил в фургонном поселке, – объясняет Никки, – там у всех были козлы. Билли любил чинарики. Жрал их прямо горящими. Жрал занавески – и правильно делал, они были ужасные, – а также все, что висело на бельевой веревке. На самом деле, даже в теплую погоду лучше было держать его взаперти, чтобы он белье не жрал. Белье на улицу – козла в дом. Белье в дом – козла на улицу. В таких ситуациях вырабатываешь систему. – Никки задумчиво прихлебывает чай. – Я буду зверски скучать по этому козлу.

– Это очень симпатичный дом, – говорит Джули.

Никки осматривается, как будто видит все в первый раз.

– Тебе нравится? Да, я думаю, что еще его полюблю.

– Он вам не нравится?

– Да нравится, конечно. Он прелестный. Я, наверное, просто немного ошеломлена. Все как-то слишком уж мило и симпатично. В смысле, когда Шан выиграла деньги, я все повторяла: «О господи, новые занавески». Но такого я никак не ожидала. Впрочем, мне еще придется снова научиться жить рядом с сестрой. Вот ведь каверза какая. Мы с Мишель на все смотрим по-разному.

В гостиной началось караоке. Никки закидывает в рот таблетку и запивает ее чаем. Кто-то допевает последние строчки «Ангелов» Робби Уильямса. Доносятся жидкие аплодисменты, потом первые такты следующей песни. О господи, это же «Несет подростковым духом».[27]А значит… Да. Джули слышит голос Шарлотты, низкий, хриплый и отчаянный, и кто-то орет, чтоб она заткнулась.

На кухне уютно. Красный тостер «Ага» еще не остыл. На нем сидит одна из кошек, немного мокрая, только что прибежала с улицы. Маленькие лампочки горят на панелях приборов. Как будто Рождество. Джули сознает, что отнимает у Никки время, что та, вероятно, разговаривает с ней лишь потому, что беспокоится, – и потому, что сначала приняла ее за Шарлотту. Вежливость подсказывает Джули вернуться на вечеринку и дать Никки заниматься своими делами.

Джули встает и ставит кружку в раковину. Никки тоже встает.

– Спасибо за чай, – говорит Джули.

– Тебе получше?

– Да, спасибо.

– Что ж, тогда помоги мне завернуть эти штуки в целлофан, – говорит Никки. На сервировочном столике – целая куча тарелок; на каждой осталось по паре канапе. – Подам их завтра к чаю. Завернем и пойдем наверх – я хочу тебе кое-что показать.

Спальня мягкая и чистая. Джули тут же начинает клонить в сон. Она сидит на краю бeлo-poзoвoй кровати, и хлопок дышит такой свежестью, что ей хочется просто тереться о него лицом, кататься по нему и вечно наслаждаться чистым, незнакомым запахом.

– Вот, – говорит Никки. Протягивает Джули фотографию. – Это я.

Джули не знает, что и сказать.

– Не похоже на вас. Ничего себе.

Существо на фотографии выглядит так, будто целиком засосало небольшой американский городок в «ужастике» 50-х годов. Не то что на Никки – оно и на человека-то не похоже.

Никки горда.

– Знаешь, сколько мне тогда было лет?

Джули трясет головой.

– Сколько?

– Пятнадцать. Это за два года до того, как я родила Шантель.

– Господи. Вы тут выглядите вдвое старше. Это невероятно. – Джули только недавно усвоила тонкости этикета, связанного с обсуждением фотографий, отражающих процесс похудания. Совершенно нормально сказать человеку, что он выглядел, как мешок жира, если фотография старая, и человек так радикально сбросил вес, что вряд ли когда-нибудь наберет его снова.

– Сумасшедший дом, правда? Я маленькая всегда так выглядела.

– Ух ты.

– Оставь фотку себе.