Книга Чудовищ нет - Юрий Бурносов

— Сейчас, сейчас, несу уже, — буркнула старуха без особенного почтения.

Неужто из прислуги у Армалинского только она да арап Моисей? Хотя на что ему другие, старуха и приготовить может, и постирать, и протопить…

— Верно, думаете, что служанка моя стара да нерасторопна? — спросил Армалинский, словно прочитав мысли Ивана Ивановича. — Какая ни есть, зато знаю ее много лет, и ничего дурного за нею не замечал. Еще матушке моей прислуживала Personne ne sait les faire aussi bien qu'elle[14].

— Сколько же ей лет? — удивился Рязанов, подвигая ближе плошку с густой желтоватой сметаной.

— Поди узнай… Может, восемь десятков, а может, и девять. Простой народ иногда не в пример барину живет: в черной избе, бог весть чем сыт, а деду Трофиму из Карасевки вон сто тринадцать лет на Петров пост исполнилось. Не поверите — с сыном-бобылем бреднем рыбу ловят, сами в воду лазят. А сыну-то уже восьмой десяток…

— Секлетея у вас одна?

— Зачем же, есть еще Пров Николаич да Никитка… Вот чайку вам налью, я с богородицыной травкой завариваю… Servez-vous, s'il vous plait![15]Пров Николаич скотиной ведает, а Никитка всем остальным. Сейчас рыбачить пошли — будет мне на ужин сом. Никитка всегда заранее говорит, что принесет, — и, как ни странно, приносит. Места, что ли, знает. То же с грибами, хотя грибы я и сам большой любитель собирать, иной раз верст за десять уйду! А обидно как потом: я день исхожу, а чуть дно прикрыл, а Никитка час-два — и вот тебе корзина, да все один к одному, что гвардейцы.

— Заблудиться не боитесь? — осведомился Иван Иванович, окуная в сметану толстую румяную оладью.

— Я места здешние хорошо знаю, особенно для барина-то, — засмеялся Армалинский. — Красота неописуемая, вот где господину Шишкину раздолье было бы картины свои писать!

— А охота? Охота здесь какая? — спросил Рязанов скорее для продолжения беседы, нежели из особого интереса: охотою он не увлекался. Пошло это с отца и даже деда — в доме не было ружей, не держали собак, хотя отец занимался стрельбою по мишеням из пистолетов и револьверов.

— Охота тут хороша, да вот охотников толковых — раз, два и обчелся. Из города, те ездят. А наших… У Каратыгина двадцать смычков[16]гончих, и проку с того? Один есть настоящий — господин Шкирятов, штабс-капитан, наездами у Миклашевских бывает. Не успели еще познакомиться?

— Простите, а он разве был? — удивился Иван Иванович.

— Был, конечно же! Он каким-то дальним родственником приходится госпоже Миклашевской и, как я понял, имеет виды на Клавдию Афанасьевну. Верно, вы не заметили его, оттого что он был в обычной одежде, гражданской.

Рязанову и в самом деле припомнился некий скромный с виду, достаточно молодой белобрысый человек, сидевший тихо и совсем незаметный.

— Хороший охотник?

— Превосходный, насколько мне известно. Мне кажется, c'est un debrouillard[17]. Кстати, очень заинтересовался нашим чудовищным медведем. — Чувствую, на днях соберется его ловить.

— Да есть ли медведь-то? Не вы ли мне сказали, что все врут про него?

— Я, Иван Иванович, насколько помню, сказал, что одно врут, а другое вовсе и не врут. Люди-то действительно пропадали, а то, что от них находили… Хотите, Никитка вам по возвращении нарасскажет страшных историй. Он, знаете ли, говорил даже, что сам сего медведя видел, но тут я ему не склонен верить.

— Вот кстати напомнили, Илья Ильич… С арапом вашим я так и не побеседовал.

— А с чего такой интерес? — прищурился «рамоли». — Скажите уж честно, Иван Иванович: не знаю, кто и что вы, но не из-за убийства ли в усадьбе Звановых вы к нам пожаловали? Хотя… Нет, не говорите и простите глупого старика за неуместное любопытство — коли и правда сие, зачем мне знать? Дело важное, государственное, чем смогу, и так помогу…

Армалинский выглядел виноватым, и Рязанову стало его жаль.

— Скажем так: это происшествие меня чрезвычайно заинтересовало, а по роду службы я как раз подобными вещами и занимаюсь, — сказал Иван Иванович добродушно. — Весьма благодарен вам за угощение, оладьи из кабачков в самом деле удивительно вкусны! Мастерица ваша Секлетея.

— Да-да… — пробормотал Армалинский. — Извольте… Не буду назойличать, Иван Иванович, но совет все же-таки вам дам: вы попа нашего порасспросите, отца Савву. Деревенский поп всегда все знает, все помнит… Староста или иной кто если и знает, далеко не всегда расскажет, да еще барину городскому заезжему. А попы… Я всегда запросто готов поспорить с теми, кто представляет наше сельское духовенство эдакими жирными крохоборами, трясущимися единственно над своей мошною и от господа чрезвычайно далекими. Во-первых, никто так хорошо не знает быт простого народа во всех его тонкостях, как попы: кто хочет узнать настоящим образом быт народа, его положение, обычаи, нравы, понятия, худые и хорошие стороны; кто хочет узнать, что представляет это, никому не известное, неразгаданное существо, которое называется мужиком, тот, не ограничиваясь собственным наблюдением, должен именно между попами искать необходимых для него сведений; для данной же местности попы в этом отношении неоценимы, потому что в своем приходе знают до тонкости положение каждого крестьянина. Потому во многих отношениях поп — il vaut son pesant d'or[18].

— Во-вторых, — продолжал Армалинский, — после крестьян никто так хорошо не знает местного практического хозяйства, как попы. Je n'en doute pas[19]. Попы — наши лучшие практические хозяева, они даже выше крестьян стоят в этом отношении, и от них-то именно можно научиться практике хозяйства в данной местности. Хозяйство для попов составляет главную статью дохода. И чем же будет жить причетник, даже дьякон, на что он будет воспитывать детей, которых у него всегда множество, если он не будет хороший сельский хозяин? Не знаю, как в других местах, но у нас церквей множество, приходы маленькие, крестьяне бедны, поповские доходы ничтожны. Как невелики, по крайней мере у нас, поповские доходы, видно из того, какую низкую плату получают попы за службу. Вот взять господина Миклашевского: за совершение ежемесячно водосвятия на скотном дворе он платит в год три рубля, следовательно, за каждый приезд попам приходится двадцать пять копеек. Эти деньги, чтоб вы знали, делятся на девять частей, следовательно, на каждую часть приходится по две копейки с тремя четвертями. Священник получает четыре части, значит, одиннадцать копеек; дьякон две части, значит, пять с половиною копеек; три дьячка по одной части, следовательно, по две с тремя четвертями копейки каждый. Таким образом, дьячок, приезжающий из села за семь верст, получает за это всего менее трех копеек! Положим, что попы объедут за раз, в один день, три помещичьих дома и совершат три водосвятия, при этом им придется сделать двадцать пять верст, то и при таких благоприятных условиях дьячок заработает чуть поболе восьми копеек, дьякон шестнадцать с половиною копеек и сам священник — тридцать три копейки.