Книга Провозвестник Тьмы - Сергей Сезин

Отвык я в провинции от шумной жизни большого города и его атрибутов. Сначала я удивлялся толпам народу везде, ибо по темноте своей думал, что вот начнется рабочий день – так народу поуменьшится. Может, и поуменьшилось, но народ везде валил валом, что заставляет задуматься: а сколько же здесь валит валом в час пик?

Так я добирался, терзая себя переживаниями, достойными колхозника в культурной столице. Хотя если бы меня так назвали в восьмидесятом или девяностом, мог бы обидеться и врезать. Сейчас я не вижу в этом ничего обидного. Живу я и правда в глубокой провинции, многими символами прогресса не пользуюсь, за пульсом жизни не слежу, в огороде иногда копаюсь – колхозник и есть. Только колхоза нету, но можно остаться колхозником и без колхоза.

А теперь мне надо пройти или проехать направо и свернуть еще раз направо. Какая же это улица… где эта бумажка… ага, вот. Точно, два квартала, потом свернуть и пройти еще два. А там будет старинное здание, в котором есть то, что нынче называется мини-гостиница. То есть владелец выкупил большую коммуналку и сделал из нее несколько гостиничных номеров. Заказ уже оплачен, так что нужно только не заблудиться.

Итак, вперед, навстречу Загородному проспекту! И Загородный проспект оказался буквально в двух шагах. Теперь поворачиваем направо и движемся туда. А кстати, где здесь площадь Пять Углов?

Ага, это дальше, спасибо. Тьфу, а зачем мне она – это мне дали ее как ориентир, если буду с другой стороны двигаться. Дошел до нужного угла, свернул, пошел дальше, по дороге высматриваю, где бы подкрепиться потом, после поселения. Дошел до нужного дома.

Старый дом, красивый. Вот не знаю, как правильно такой стиль называется – модерн или псевдоготика? Пусть будет псевдоготика, и по псевдоготической лестнице пойдем на четвертый этаж. Ибо туда направляет табличка у подъезда. В старые добрые времена некий старый петербуржец Лев Успенский писал, что в подъездах старого Петербурга пахло кофе. А каким – ну, это какой дом. Где жильцы победнее, там можно было и желудевый кофе унюхать. Где побогаче – там и получше. Другая старая жительница Петербурга Анна Ахматова на это возражала, что подъезды чаще пахли кошками. Ну что ж, в данное время на лестнице пахнет именно кошками. На третьем этаже – чаем с бергамотом.

Темпора мутантур…[5]а вот как дальше, я уже забыл.

В таких домах мне как-то не приходилось бывать. Новороссийск, конечно, был губернским городом и мог иметь пяток или десяток таких домов, но, увы, они погорели в войну. Вроде как уцелевших доходных домов таких размеров я не припомню. Может, правда, сейчас такие дома сильно перестроили, оттого они кажутся посовременнее.

Нет, припоминаю, осталось три таких дома, из них одна поликлиника, которая прежде могла и доходным домом быть. Вот она приблизительно таких размеров. А остальные два хоть и по четыре этажа, но узкие, как кирпичи, на ребре стоящие. И один в три этажа.

В Воронеже такие дома, может, и остались, но я как-то за время учебы туда зайти не сподобился. В Харькове и Москве заходил.

На звонок вышла девушка в форменном платье и спросила, чего мне надобно. Ответил, что номер у меня тут забронирован. Меня пригласили войти и пройти в комнату налево. На двери надпись: «Ресепшен». Вроде так читается по-английски.

Постучал, зашел внутрь. Там была еще одна девушка, только уже в деловом костюме.

Это была администратор, которая довольно быстро выяснила все по моему заказу, оформила мне проживание и вручила ключ. В мини-гостинице было пять номеров. Четыре двухместных и один люкс. Еще через пару минут я уже был в своем номере. Он двухместный, но, может, сосед так и не появится, пока я тут живу.

Номер выглядит приятно – светлое дерево мебели, на стене большой календарь с питерскими видами, окно тоже есть. Да, это важно. Жил я в… ну в одном месте, в военной гостинице, которую из какого-то помещения без окон переделали. Так за неделю командировки мне эти стены обрыдли, как никогда в жизни гостиницы не надоедали.

Две кровати, столик, две тумбочки и два стула. Шкаф встроенный, небольшой телевизор тоже встроен в нишу. Мне нравится. Холодильник в коридоре, телефон на нем. Два ванные-туалета в коридоре. Время входа-выхода не ограничено, только ночная дежурная может не совсем скоро открыть. Тогда я часок полежу, отдохну, а потом пойду в нужное мне место. Заодно и поем – будет нечто вроде гибрида второго завтрака и обеда. А на вечер что-то себе куплю и поем в номере.

Прилег на клетчатое покрывало. Но захотелось спать. Тогда протянул руку к чемодану, достал из него будильник и поставил звонок на двенадцать. Это так я перестраховался на случай внезапного провала в сон. Хотя вообще-то надо не залеживаться, а идти, ибо «кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро». После обеда дела делаются куда сложнее. Так что нужно набраться сил и не заснуть, но отдохнуть.

Вообще мой приезд в Северную Пальмиру – это в некотором роде диво. Сам бы я сюда не собрался, ибо почти совсем околхозился. Мне и в КраснодЫр морально тяжело ездить. С людьми за сорок это бывает – прямо-таки приклеиваются к дивану. Так что нужно регулярно ездить, тогда нет в душе ощущения тихой паники, когда куда-то собираешься. В моем же случае, когда куда-то собираюсь, отчего-то начинают приходить на ум провалы в иные миры.

А все вышло из-за излишней славы, потому что она дошла до одного специалиста по нефтедобыче. Он между вахтами живет в Анапе с семейством. А в семье у них хранились две взаимопротиворечащих бумаги. Согласно одной из них, которая хранилась дольше всего, его дед по отцу Василий Васильевич Кузнецов пропал без вести в августе сорок второго под Зубцовом, а согласно другой – погиб в бою восемнадцатого января следующего года под городом Велижем и похоронен в братской могиле северо-западнее деревни Селище, что возле этого города. Вторая бумага появилась позже, в результате запроса через депутата Верховного Совета, уже в восьмидесятые, когда родные попросили сообщить, нет ли дополнительной информации по пропавшему без вести. Когда пришла такая бумага, родные специалиста (назовем его Валерием Валерьевичем: у них в семье все мужчины получают имена на букву «В») писали в Москву, прося прояснить такое несовпадение, но внятного ответа не дождались. Действительно, сильно похоже на двух однофамильцев. Жена Василия Васильевича в то время жила в Краснодаре в оккупации, потому писем с лета сорок второго не получала. Извещения пришли уже значительно позже. Но родные не забыли об этом, и когда доступ к архивам облегчился, знакомый Валерия Валерьевича подсказал тому адрес одного исследователя, который, работая в архивах, за толику малую не отказывает поглядеть и на другие дела, а результаты сообщить.

Специалист оправдал ожидания и накопал довольно много информации, но вот прояснить тождество или различие обоих сообщений никак не мог. Не настолько просто отыскать данные о службе младшего сержанта с очень распространенной фамилией. Тогда решили пойти другим путем. По информации исследователя, в Питере имелся Военно-медицинский архив, где сохранялись документы госпиталей и иные бумаги о раненых. Письма с фронта сгорели при пожаре в феврале сорок третьего, но баба Груня помнила их наизусть. Муж ее был призван из Ростова, проходил обучение в запасной части где-то на побережье Черного моря, потом с маршевой ротой попал под Одессу, провоевал там почти месяц и попал в госпиталь. Ранение было в колено, сустав долго не работал нормально, потом после второй операции восстановился, и Василий Васильевич опять попал на фронт. Последнее письмо было из запасной части из-под Тамбова. Потому исследователь посоветовал обратиться в этот архив – под Одессой воевало не так много дивизий, госпиталей тоже было не так много, потому шанс обнаружить след деда был. А оттуда цепочка может потянуться и дальше – в какой госпиталь его передали, чтобы потом второй раз оперировать и восстанавливать ногу, куда он отправлен оттуда… И вероятность, что под Одессой воевал второй В. В. Кузнецов, несколько снижается.