Книга Сказание об истинно народном контролере - Андрей Курков

— У кого один-один? — задал вопрос, произнесенный уже раз тридцать или даже больше за последние три дня. Нужный дупль выложил на стол Федор. Игра игралась как-то слишком серьезно, без обычного азарта с громкими словами, прибаутками и ударами костяшками по столу. Игра проходила по-деловому, словно все трое были заняты серьезной работой. И, совершенно не касаясь игры, звучал над столом разговор.

— Я же здесь большей частью один, — говорил Федор. — Ну когда там лето, не так, чтоб очень холодно, то я всегда на улице, на солнце смотрю, иногда найду где-нибудь совсем оттаявший кусочек земли, а там обязательно какая-нибудь травинка растет. Смотришь на нее, и так приятно, тепло делается. Ну а если прогуляться хочется, то я пешком на тот военный склад. Пороюсь, обязательно чтонибудь путное найду и тащу его сюда, чтобы прогулка и полезной была. Нашел там болванки овальные из специальной твердой пасты для натирки блестящих предметов — там так и в инструкции сказано. Вот я отколол кусок грамм в триста, принес и всегда, если погода не очень хорошая — сажусь тут у окна и начищаю этой пастой и чайник, и бляху от ремня.

Добрынин посмотрел еще раз на чайник — блестел он, конечно, знатно, недаром, впервые увидев его, народный контролер искренне удивился.

— Шесть-три, — положил костяшку летчик, тоже кося глазом на чайник. — Поставлю я его еще разок, там чай есть еще?

— Да заварки тут навалом, — ответил Федор. — Жалко, конфет нет… Да и галет только одна банка осталась. Конь сегодня перетерпит, а завтра, может быть, и пурга кончится, тогда вместе на склад сходим и наберем столько, чтобы мне на полгодика хватило…

Павел хотел было вступиться за коня, но потом решил, что прав Федор. Всетаки в жизни главное люди, а конь, он где-то на третьем месте, после собаки, которая, как известно, первый друг человека.

Конь, словно понял, что о нем речь, снова зафыркал, и послышалось в этом фырканье неудовольствие.

— Ну а что, там люди живут? — не отрывая взгляда от своих костяшек, спросил Добрынин.

— Где? — недопонял Федор.

— На складе…

— Нет, — отвечал хозяин домика. — Не живут.

— И что, не охраняет никто?! — в голосе Павла прозвучало удивление.

— Да от кого ж охранять, если в округе один я живу… А сколько я там взять могу, если у меня ни вездехода, ни аэросаней нет? — Федор замолчал на минутку, выложил сразу два дупля, шестерочный и троечный, и продолжил: — Солдат там двое раньше было, но замерзли они насмерть.

— А чего? — сделав свой ход, спросил Валерий Палыч.

— Из-за бракованных спичек, говорили. Их перед самым началом пурги привезли на вездеходе, сбросили им целый ящик этих спичек, а там что-то с серой не в порядке было, она дымилась, но не загоралась, в общем они так и не смогли печку растопить… А хорошие спички в закрытом запасе склада были, но ключи от этого запаса только у полковника Баранина. Вот и замерзли, тоже такая пурга была, а может, еще и посильнее…

Павел в мыслях пожалел несчастных солдат и пришел к выводу о том, что будь на той спичечной фабрике народные контролеры — не разрешили бы они такие спички выпускать… Вот и получился в мыслях у Добрынина наглядный пример незаслуженной гибели по вине недобросовестности и отсутствия контроля. Вспомнил он и то, как горячо и с уважением говорил о контролерах товарищ Калинин, и еще раз осознал свою ответственность. Так хотелось уже выбраться из этого пургового плена, чтобы добраться до какого-нибудь пункта и заняться порученным ему Родиной делом.

— Кончил! — как-то по-деловому и совсем нерадостно провозгласил Валерий Палыч.

Павел подсчитал свои очки — мелочевка, одиннадцать. Записывать нечего.

Федору не так повезло, у него набралось тридцать пять очков, и летчик вписал эту цифру в соответствующую графу расчерченного листа «Тетради для записи радиограмм».

— Ну что, не пора ли нам обедать?! — летчик обвел товарищей взглядом.

С Валерием Палычем согласились, но буквально через минуту Федор грустным голосом сообщил, что крупы осталось полкружки.

В это время за окном как-то особенно протяжно завыла пурга, и из-за этого слова Федора прозвучали по-настоящему горестно.

В полном молчании варили эти остатки, добавив туда соли больше нужного. Открыл летчик последнюю банку с галетами. А Павел размотал затяжную веревку на котомке и вытащил оттуда три целых сухаря, по штуке на каждого.

Так же молча обедали, поделив еду поровну. Только конь Григорий остался без еды, но зато воды ему растопили целую кастрюлю. Пил он воду медленно, как бы нехотя; а когда смотрел на людей, сидящих за столом, то бил по деревянному настилу пола копытом, словно и в самом деле требовал к себе хорошего отношения.

Чай в этот раз получился очень крепкий — ведь это было единственное, чего можно было не жалеть. Павел, не привыкший к такому густому чайному вареву, да еще и без сахара, больше дул на кружку, чем пил.

И вдруг Григорий, толкнув от себя кастрюлю, разлил воду по полу, а сам после этого отпрыгнул в сторону стола, отпрыгнул как-то боком и чуть не зашиб сидевшего ближним к нему летчика, хлестнув того хвостом по лицу.

Валерий Палыч вскочил.

Павел, знавший правильное обращение с лошадьми, тоже встал, в два шага подошел к животному и, хлопая его обеими ладонями по боку, стал оттеснять на положенное место.

Конь заржал, однако повиновался.

Летчик снова сел, с опаской поглядывая на взбунтовавшегося коня, размазал рукавом по кожаной летной куртке пролитый чай.

Федор размачивал добрынинский сухарь, болтая им в кружке словно ложкой. Он, казалось, и напуган не был происшедшим, и вообще не принял никакого участия в последовавшей затем суматохе. Сразу показала себя северность его природного характера.

А за окном все набирал снежные обороты пропеллер пурги, наполняя заоконное пространство громогласной смесью живых плачущих и воющих звуков.

— Я думаю, — отпив чаю, заговорил спокойный Федор, — как поутихнет, придется нам на склад идти. Какой смысл голодать, когда совсем рядом все есть. Да и похоже, что голодный конь поопаснее голодного человека.

— А склад недалеко? — спросил уже успокоившийся летчик, поправляя свой шлем, который он даже ночью не снимал.

— Километра три, рядышком… Компас у меня есть, замотаемся потеплее и часа за три-четыре обернемся.

Добрынин задумался. В такую пургу, даже если она станет потише, выходить из дома ему не хотелось. И тут, словно услышав его мысли, Федор сказал:

— Ну, я думаю, товарищ Добрынин нас здесь обождет, за печкой присмотрит.

Павел в знак согласия кивнул, вполне удовлетворившись таким поручением.

— А как нести будем? — спросил у Федора летчик.

— Да и нести не придется, — ответил хозяин домика. — У меня сани есть от собачьей упряжки, их нагрузим и оттащим сюда. Они у меня к стене приставлены, сразу за дверью.