Книга Пуля с Кавказа - Николай Свечин

– Удачное попадание; заживёт довольно быстро. Можно спускаться.

Лыков подхватил с камня бешмет, кое-как влез в него. Даур-Гирей накинул сверху черкеску. Таубе нагнулся, подобрал с земли пулю и сунул её Лыкову в кармашек газырей.

– Пуля с Кавказа. Сбереги на память.

Тут появился Ильин. Увидев перевязанную руку Алексея, спросил:

– Кость цела?

– Всё обошлось, – ответил за Лыкова барон. – Андрей Анатольевич, помогите Алексею Николаевичу спуститься на дорогу. У него сейчас начнёт кружиться голова от кровопотери. И пришлите мне сюда четырёх казаков. Нужно разобраться, откуда взялся шестой абрек. Если он из Карадаха, то мы можем обнаружить здешнюю явочную квартиру Лемтюжникова.

Глава 14

На правом берегу Койсу

Отряд вернулся в Карадах и снова разместился на этапном дворе. Пока доехали до аула, Лыкова уже разобрало. Кое-как он слез со своего абазинца, дошёл до постели и лёг.

– Надо всё же показать его табибу[79], – сказал Даур-Гирей барону.

– Пусть сначала просто отлежится. А вечером покажем, – решил подполковник. – Сию минуту для него лучше всего покой.

Абадзех согласно кивнул, вышел и вернулся через четверть часа с кувшином. В кувшине оказался каймак – сливки из топлёного молока, излюбленный горский деликатес. Алексей отпил изрядно этого вкусного и питательного варева, и задремал. Сквозь сон он слышал, как Таубе посылал казака в Гуниб за исправником.

К вечеру, отлежавшись, Лыков с аппетитом навернул «тужурки» (так, почему-то, кавказские военные называют мясные битки) с чалыком[80]. Потом вышел к воротам, уселся там на скамье и долго любовался на закатные горы.

Прямо перед ним вытянулась справа налево огромная глыба Телетля. Своей правильной прямоугольной формой, с ровной плоской вершиной, гора напоминала чемодан, и так и прозывалась русскими издавна. За Чемодан-горою вдалеке маячил своеобразный конус Гуниба, со складкой-ложбиной на вершине, словно на шапке-пирожке. Позади Телетля виднелись заснеженные вершины хребта Нукатль. Косые лучи заходящего солнца окрашивали весь этот чудесный пейзаж в мягкий розовый цвет. Молочно-белые облака застыли на бирюзовом небе, как огромные парусные фрегаты. Умиротворённый и расслабленный, Лыков наслаждался картиной. Вареньку бы сейчас сюда, подумал он – вот бы ахнула… Тут скрипнула калитка, и вместо Вареньки появился войсковой старшина Артилевский. Глянул на пейзаж, на лицо сыщика, как-то по-доброму хмыкнул и уселся рядом.

– Действительно, красиво… Двадцать лет уже любуюсь, и не надоедает. Это вам, молодой человек, не петербургское болото!

– Вы правы. Иной раз я вам завидую, Эспер Кириллович. Служить в эдаких местах…

– Да. Вон, видите, Телетль. Сама гора совершенно безлюдная, а внизу, у подошвы, располагается одноимённый аул. Когда в пятьдесят девятом я пришёл сюда с отрядом генерала Ракусы, именно нам сдался владетель Телетля, знаменитый Кибит-Магома.

– Я слышал это имя. Он ведь был наиб Шамиля?

– Любимый наиб! Попортил нам много крови. А вот, гляди, тоже предал своего хозяина, когда под тем всё зашаталось. Князь Барятинский говорил: «Шамиль ездит с палачом, а я с казначеем». Да… И в итоге мы переправились через Аварское Койсу без единого выстрела. Вот что делает золото! После этого Шамилю уже было не удержаться…

– Так вы и Гуниб, получается, штурмовали?

– А как же! Я там первый раз ранен был, и сам Барятинский произвёл меня из юнкеров в прапорщики.

– Здорово! – искренне восхитился Лыков. – Сколько же вам тогда было лет?

– Восемнадцать. И с этим вашим Лемтюжниковым, кстати, у меня свои счёты. Ранил-то меня на горе русский артиллерист-дезертир. Из его гвардии.

– Расскажите поподробнее.

– А чего рассказывать? Гуниб, ежели вы желаете знать, очень большая гора. Пятьдесят вёрст в окружности! Даже отсюда видать, какова его вершина – целый город может поместиться. А дорога снизу всего одна. Шамиль перегородил её каменной стеной и поставил единственное, оставшееся у него, орудие. Прислуга наполовину состояла из русских дезертиров. Вот и представьте себе картину: узкая крутая тропа, поперёк – высокая стена, а за ней четыреста отчаянных мюридов и заряженная картечью пушка… Страшно даже подступить! Но надо. Наш славный Ширванский полк ударил, не долго думая, в штыки. Помню, я бежал в первых рядах, и из нашего взвода тут же полегла половина. Я выдержал два выстрела картечью. Бегу, голова кругом. Восемнадцать лет! Жить-то как охота! Товарищи вокруг меня падают, свинец, кажется, чиркает прямо по волосам. Жуть! Но бегу. Поручика ранило, унтер-офицеров обоих убило, а я всё на ногах. Стена уж близко. Из-за неё такие рожи осатанелые выглядывают… Ничего не соображаю; понимаю лишь, что нужно добежать до стены, и этот ужас закончится. И тут – третий залп картечью, почти в упор. Меня ударяет в плечо, я падаю, тут же поднимаюсь и падаю снова. Левая рука висит, как плеть. Но мимо бегут ширванцы. Гляжу, а уж на стене идёт штыковой бой. Откуда только силы взялись! Бросил я ружьё – одной рукой его не удержать, выхватил револьвер (он полагался портупей-юнкерам), и туда. Эдакая злоба на мюридов взяла – готов был, кажется, грызть их зубами!

– И что? Достался вам кто-нибудь?

– Один достался! Когда вбежал я на стену, там всех уж перебили. Солдаты подымались вверх по ручью и кололи подряд. Резня была жуткая. Я вошёл в ручей, а он полон кровью… Говорят иногда, что Гуниб взяли малою потерей. Это справедливо для тех отрядов, которые поднялись на вершину с тылу, по тайной тропе. Мы, ширванцы, брали аул в лоб, и нам досталось крепко…

Так вот. Я перешёл ручей и заскочил в берёзовую рощу. Там, на вершине, была даже берёзовая роща, что большая редкость на Кавказе… Встал, смотрю и ничего не вижу. Только треск стоит вокруг, звенят шашки и штыки, грохают выстрелы, люди стонут. А самого боя не разглядеть. Вдруг рёв чисто звериный, и на меня набрасывается из куста огромный мюрид. Борода красная, крашеная хной, видом страшный-страшный! Сабля у него в руке, а по клинку её стекает кровь. Такая алая… Я, не целясь, и выстрелил. В упор. Куда попал, не понял сначала. Только мюрид рухнул тут же мне под ноги. Ткнулся папахом в сапоги, будто хочет их облизать. И рука с шашкой медленно так отводится назад для удара… Я ему сверху в левую лопатку – знаете, как кабанов бьют? – и добавил. И рука остановилась. Подбежал тут солдатик, Никодимов фамилия, перевернул это чудище, снял с него отделанный серебром кинжал, молча протянул мне и умчался дальше, к аулу. А я почувствовал, как силы меня покидают. Убрал револьвер, взял кинжал в здоровую руку и пошёл обратно к стене. Вот он.

Артилевский отстегнул оружие с пояса и протянул его Лыкову.

– Оказался настоящий «базалай». С тех пор с ним и не расстаюсь.

Да, подумал Алексей, вот и происхождение выяснилось; а я поторопился плохо подумать…