Книга Рай, ад и мадемуазель - Гарольд Карлтон

Кристофер и Софи выпрыгнули из такси и через секунду оказались в душном, ободранном лифте. Всю дорогу наверх они не выпускали друг друга из объятий. Софи расстегнула ширинку и просунула внутрь руку. Они продолжали целоваться, даже когда девушка открывала дверь. Она долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Потом влюбленные ввалились в квартиру, сорвали друг с друга одежду и упали на кровать. Кристофер снова оказался в ее спальне, снова наслаждался ее изящным телом и ненасытными губами. «Слава богу, я вечером принял душ», — подумал парень, зарываясь лицом между ее ног. Софи застонала, когда он нежно провел там языком, затем напряг его, доставляя девушке невероятное удовольствие. Француженке захотелось большего, и она притянула юношу, прогнулась и позволила войти в себя.

— Медленнее, медленнее… — шептала она.

Как и в прошлый раз, Софи скрестила ноги на его спине, позволяя проникнуть глубже. Ощущения переполнили Кристофера, и он до боли закусил губу, пытаясь обрести над собой контроль. Девушка теребила мочку уха парня и легонько дула туда, а он покрывал поцелуями ее лицо, почти не двигаясь. Софи с силой билась об него, стоная так, словно близился пик ее наслаждения… И вдруг вскрикнула. Кристофер тоже закричал. Они — редкое удовольствие — одновременно достигли вершины, разделили друг с другом силу блаженства, задыхаясь от стонов, будто испытывали невероятные муки.

— Люблю тебя, люблю, люблю… — шептал Кристофер, пока внутри его затихали сладостные отголоски.

«Такие ощущения могут и заставить влюбиться», — подумала Софи. Почти! Но ей стоит воздержаться от эмоций. Она не готова полностью довериться «британскому ангелу» ни телом, ни душой. Ладно, пускай телом — его она часто отдавала. Но не больше. Кристофер любит ее! Девушка знала: он ожидал услышать в ответ то же самое. Софи гладила любовника по голове, захватывая пряди густых белых волос. Ей нравилась свежесть его тела, и француженка вдохнула этот соблазнительный аромат юности, похожий на утреннюю росу.

Кристофер был опьянен не только вином, но и запахом кожи любимой, всегда надушенной, одурманивающей, вызывающей желание прикоснуться к ней языком. Он нежно поцеловал Софи. Самые сладкие, удивительные поцелуи après-sex![61]Они могли значить лишь одно — любовь. Пусть Софи не осмелилась произнести это вслух, Кристофер и так все понял. Трудно не заметить волшебства, окутавшего их искристым светом.

Коллекцию «Шанель» показывали в совершенно иной атмосфере, чем прошел дебют молодого англичанина. Клиенты не хотели и не ждали изменений. Они пришли отдать дань уважения стилю дома, преклонить колени перед алтарем Шанель — да, это стало почти религией. Преисполненные трепета Коко-наркоманы жаждали полугодовую дозу. Они рассматривали мельчайшие детали defilé,[62]не сомневаясь, что найдут незаметные для неопытного взгляда изменения, отличительные знаки моделей этого сезона: чуть более свободная юбка укоротится на сантиметр, слегка расширится шелковая тесьма по краю пиджака, а на манжетах, возможно, будет не четыре пуговицы, а пять.

В газетах писали: «Еще больше неизменности в „Шанель“» или «„Шанель“, как всегда, элегантна». Но волшебство моделей дома крылось в том, что они никогда не становились demodé (это пугающее французское словечко означает «вышедший из моды, старомодный»).

Дамы из высшего света Парижа, актрисы и другие богатые особы жаждали носить именно эту одежду. Заказы текли рекой. Мастерская Гая работала в полную силу.

Однажды, через два месяца после демонстрации коллекции и выполнения первого потока заказов, Моник увидела, что Софи торопится уйти на перерыв, словно у нее срочные дела. «И что здесь может быть такого подозрительного?» — подумала девушка. Интуиция подсказала выждать, а не навязываться. Падчерица directrice непредсказуемая и скрытная. Мадам Антуан намекала, что будет трудно. Может, просто нужно время, чтобы они стали подругами?

И вот в один прекрасный выходной день Софи все-таки пригласила Моник к себе на обед.

Морозным осенним утром, надев замечательный костюм из серой шерсти и новый плащ от Бёрберри, Моник прошла пешком весь путь до места, где жила Софи, — образцового района недалеко от площади Этуаль, сплошь застроенного домами девятнадцатого века.

Хозяйка красиво уложила еду на большую тарелку и поставила на круглый стол около дверей, выходящих на крохотный балкон. Ее пес лежал там и иногда прибегал за лакомыми кусочками.

— Я не видела настоящих родителей, — проговорила стажерка. — Хочется узнать, кем они были…

— Должно быть, это тяжело, — кивнула Моник. — Я обожала отца. Он умер, когда мне было двенадцать. До сих пор тоскую…

— А твоя мама?

Моник вопросительно посмотрела на новую знакомую.

— Может ли мать ревновать дочь к мужу?

Софи засмеялась.

— Некоторые матери и дочери ненавидят друг друга.

— Дело не в ненависти, — задумчиво произнесла Моник. — Она унижала меня, не позволяя ощутить себя красивой. Называла бедняжкой.

— Непростительно! — фыркнула Софи. — Матери должны говорить дочерям, что они красавицы.

Она налила вина.

— Должно быть, моя мама погибла. Несчастный случай или что-то еще… В голове не укладывается, что родители бросили меня.

— Мадам Антуан никогда не рассказывала о ней?

— Она говорит, что ничего не знает.

Софи задумчиво отпила из бокала. Моник наблюдала за ней.

— Ты очень смелая.

— Меня никогда не называли смелой, — Софи поставила бокал, подалась вперед и поцеловала Моник в щеку.

После обеда хозяйка продемонстрировала гостье несколько собственноручно сшитых нарядов: простого покроя, из хорошей ткани. Наметанный глаз Моник заметил изъяны, но девушка не стала о них говорить.

— Отличные задумки, — сказала она. — Ты точно собираешься стать модельером?

— А чем еще заниматься? — спросила Софи. — Может, я и не очень целеустремленная, но хочу заниматься модой. Всегда хотела.

Моник ушла от Софи часов в пять. Одним глазком заглянув в другой мир, она шла по Елисейским Полям словно во сне, воодушевленная всем тем, что Париж мог ей предложить. Ее место здесь. Вряд ли она вернется в Анжер.

Моник пришла домой и в своей комнате обнаружила письмо от сестры.

«Почему ты бросила меня здесь? — так оно начиналось. С каждым новым прочитанным словом Моник испытывала все большие угрызения совести. — Когда я смогу приехать к тебе? С maman очень сложно. Пожалуйста, навести нас поскорее. Когда ты здесь, моя жизнь веселее и проще».

Конечно, Моник чувствовала, что виновата. Она так жаждала уехать в Париж, что совсем не подумала о Катрин. И теперь осознала, как сестре трудно.