Книга Венок усадьбам - Алексей Николаевич Греч

Когда-то стояла в этом храмике фигура наяды — обезображенный остов ее до сих пор лежит неподалеку в траве. Мысль об этом круглом прозрачном колонном сооружении, где счастливо сочетаются заветы Палладио с античными надгробными монументами, по-видимому, занимала Львова. На полях принадлежащего ему тома сочинения Гиршфельда о садах и парках набросал он цветными карандашами подобную беседку... Кто-то содрал с купола железную крышу, вода неуклонно точит камни свода, опадает внутрь купола штукатурка, умело расписанная кессонами... Верно, недолго суждено стоять этому храмику-беседке...

Наиболее курьезный парковый павильон в противоположном крае парка. Верно, служил он некогда вольером, "затеей", кажущейся теперь праздной и ненужной, но в свое время ласкавшей глаз и обогащавшей слух.* (* Люди рококо не знали живых птиц. Пестрые попугаи, павлины и райские птицы из разноцветного штука, резные из дерева или живописные, стенные, с завитками орнамента отвечали их вкусам. В конце столетия научились любить природу. Об оперениях птиц писал Б. де Сент-Пьер в своих “Этюдах о природе”. Общество научилось любоваться живыми птицами — для них во дворцах и парках отводились особые помещения. Так возникли комната-вольер во дворце Архангельского у Юсуповых, павильоны-птичники в садах Павловска и Райка (примеч. автора).) В плане это равносторонний треугольник со срезанными углами. К каждой стороне треугольника пристроена полуротонда, точно пополам разрезанная колонная беседка. Вспоминается — такими именно полуротондами была украшена оранжерея в погибшем Очкине, имении Судиенко, крупного черниговского помещика, бывшего другом Львова и сослуживцем его по почтовому ведомству. Ряды круглящихся колонн создают богатую игру света и тени, ярко прорабатываются ниши и круглые впадины над ними на скошенных углах здания, выкрашенного, как полагается, в белый и нежно-палевый тон.

Облинявшие росписи цветами и травами, различно подобранными в каждой полуротонде, как будто указывали на среду, свойственную птицам, в них некогда жившим, — сохранились также и пазы от вставлявшихся рам с сетками.

Еще один павильон, наиболее пострадавший от времени, построен по принципу веерообразной фигуры, имея по граням своим три четырехколонных тосканских портика, несущих фронтоны. Кто-то хотел, верно, использовать строительные материалы и разрушил одну из колонн — но, должно быть, не нашлось в современной жизни применения фигурному старинному кирпичу.

Все перечисленные парковые сооружения близки к постройкам в Павловском парке. Несомненно, исходя из Палладио, испытал Львов влияние Ч.Камерона, восприняв его архитектурную грацию, характер его мягкого и изящного классицизма. От себя же внес архитектор то, что составляет иногда самое ценное в его дилетантском творчестве — выдумку. По-видимому, хозяин Райка предоставил художнику полную свободу действия... В английском парке сохранились и другие еще “затеи” — грот из дикого камня над рекой и монументальная дамба, отклоняющая течение реки, также сложенная из круглых валунов. Роскошно разрослись липы старого сада, время наложило своеобразную патину на весь "ландшафтный парк" — разрушаясь, поглощаются природой произведения искусства, — и, верно, поэтому стала действительно близкой к “натуре” все же всегда ощутимая искусственность английского сада.

Предание сообщает, что Екатерина II, во время одного из своих путешествий, посетила имение генерала Глебова. Два арапа с громадными зажженными золочеными канделябрами открывали торжественное шествие. Эти осветительные приборы будто бы остались в Райке на память о высочайшем посещении. Было ли так в действительности или нет — кто знает; но в главном здании дворца стояли еще до революции эти грандиозные декоративные канделябры.

Теперь в доме нет мебели — но тем обнаженнее, тем заметнее стали потолки и стены, фрески и лепнина, очаровательные по своему изяществу, полные тонкого вкуса, чувства меры и декоративного чутья.

Дворец в усадьбе Ф.И. Глебова Знаменское-Раёк Новоторжского уезда. Современное фото

Нижний этаж — не главный, здесь росписи скромнее и проще; на главной оси дома — вестибюль, еще сохранивший два простеночных зеркала светлого дерева с бронзой. Парадная лестница сбоку — она кажется несколько узкой, подымаясь кверху одним только маршем. Две темные вазы, еще не вполне успокоенных, еще заметно рокайльных форм, стоят на постаментах в начале лестницы. Внизу в стены, в изящные лепные рамочки стиля Louis XVI, вставлены семейные портреты; это ремесленные копии, исполненные, верно, одновременно в связи с постройкой дома своим крепостным мастером; добросовестность копииста позволяет узнать в женском портрете с пышно взбитыми, напудренными волосами не дошедший до наших дней оригинал Вуаля, в портрете кнг. М.М. Прозоровской — работу Антропова, в парадных изображениях каких-то супругов — суховато-парадную кисть Гроота. На оборотах нет надписей; но ведь неизвестных этих помнили и знали — и не одна легенда связывалась, верно, с той или иной бабушкой, жившей в блестящий и радостный век Елисаветы и Екатерины. Едва ли назовет их кто-нибудь теперь, разве искушенный искусствовед или памятливый историк. После 1917 года потеряли они свои имена. Неизвестные... Точно боги-предки, боги-пенаты охраняют они старые стены дворца.

Среди портретов нет изображения Елисаветы Петровны Стрешневой, властной и надменной женщины, супруги строителя Райка Ф.И. Глебова. Повесть ее жизни прозрачно-поэтическими чертами рассказана в книжке “Mon aïeule”. Ее скульптурный портрет-бюст находился на лестнице в подмосковной Глебовых — Покровском-Стрешневе... Распылялось, переходя по женской линии, фамильное наследие. По чужим рукам ушли и родовые вотчины, и вещи, и портреты. В вихре последних лет закружились и рассеялись, как осенние листья, последние остатки искусства и быта... Разве только глаза и память кого-то из последних свидетелей вспомнят мастерскую по письму миниатюру-портрет гусарского офицера П.Ф. Глебова-Стрешнева, убитого при Бородине, вспомнят могилу генерал-аншефа Глебова на кладбище старицкого монастыря, портреты из дворца в Райке, черный профиль-силуэт Е.П. Глебовой работы Сидо в Новоторжском музее и ее могилу с подробной надписью на старом кладбище Донского монастыря, впрочем могилу, вероятно, срытую теми, для кого старые счеты с мертвыми — тоже ведь классовая борьба. Старые портреты безмолвны. Они расскажут о прежней жизни лишь тем, кто умеет говорить с ними на одном языке. Но язык этот почти позабыт, и мало кто его понимает.

Беседка в парке усадьбы Знаменское-Раёк. Современное фото

Узкие проходы вдоль ступенчатого всхода образуют площадку верхнего этажа; чугунная решетка из типично классических, друг в друга входящих кругов охватывает лестничную впадину; здесь стены расчленяют пилястры — две скромно-резные двери, окрашенные в фиолетовый и желтый цвет, приводят в кабинет и аванзал. Однако главная, парадная артерия дома — не здесь. Ступеньки лестницы приводят прямо на площадку, украшенную каннелированными колоннами; напротив — дверь среди орнаментальной декорации, почему-то сдвинутая с оси; это всего только вход в совсем маленькую комнату-дежурку. Другие двери — направо и налево