Книга По естественным причинам. Врачебный роман - Нина Люкке

снова поднимаюсь наверх, она думает, что лицо у меня красное от того, что я занимался на тренажере. Тогда она добреет, но лишь до тех пор, пока не заметит, что садовый шланг не скручен или подушки для садовой мебели остались лежать на улице.

– Рассказывай дальше.

Бьёрн поднялся и сел на кровати.

– Когда мы в машине, я еду либо слишком быстро, либо слишком медленно, или не вовремя включаю поворотник, или торможу слишком резко, или не замечаю велосипедистов.

– Почему же она сама не сядет за руль?

– У нее что-то с глазами, плохо видит то ли в темноте, то ли на расстоянии, не помню. Она не водит машину уже много лет. За рулем всегда я.

– У нас тоже всегда водит Аксель. Даже не знаю почему. Просто так получилось.

– Наверное, дело в том, что мы, мужчины, ладим с машинами.

«Мы, мужчины» – такого от Акселя не услышишь. «Я очень тактильный человек» – такого Аксель бы тоже никогда не сказал. «Мы, мужчины», «вы, женщины» – так ни Аксель, ни любой другой житель Гренды никогда бы не выразился.

– Заботы, – ответил Бьёрн на мой вопрос, чего ему больше всего не хватает в Линде. – То, что мы больше не занимаемся сексом, это одно. Но больше всего мне не хватает дружелюбия, улыбки, банального признания. Хочется, чтобы иногда просто погладили по голове.

Бьёрн признался, что в магазине он всегда идет к той кассе, за которой сидит улыбчивая женщина. Она всего лишь вежливо улыбается, машинально здороваясь и спрашивая, нужен ли пакет или чек, но Бьёрну всегда кажется, что за этими дежурными словами скрываются искренняя доброта и забота.

– Вам, женщинам, не мешало бы помнить, что мы, мужчины, – довольно примитивные существа.

Я поднялась и села на кровати.

– Не уверена, что это действительно так. Разве существуют какие-то по-настоящему простые существа? Разве есть на свете люди – женщины или мужчины, – которые всегда говорят и действуют без задней мысли, которые никогда не лгут, не ловчат, не изводят себя мыслями? Думаю, таких нет.

– Неужели?

– Со стороны почти все люди выглядят нормальными и обычными. Простыми, невинными, без скрытых умыслов. Но стоит подойти поближе, как картина начинает меняться. До сих пор мне не довелось повстречать ни одного человека, которого можно было бы назвать сколько-нибудь простым. Заурядный человек, простое создание, рядовой обыватель, среднестатистическая личность – за двадцать лет работы врачом общей практики я не ни разу не видела подобных людей. У каждого за плечами своя собственная история, у каждого имеется абсолютно индивидуальная способность так или иначе усложнять свое существование. Простых созданий в этом мире нет.

Бьёрн склонил голову и улыбнулся, как малый ребенок. Я продолжала:

– Между тем, кто считает себя простым, и тем, кто считает себя сложным, есть лишь одно различие – идеологическое. Вопрос в том, каким человек хочет предстать в собственных глазах. К тому же многие склонны считать себя особо чувствительными. На самом деле никого нельзя назвать особо чувствительным – все мы чувствительные. Нас всех трясет и распирает от чувств круглые сутки. Все дело в способности контролировать и скрывать свои эмоции, вот и все.

– Как же я скучал по этому. По тому, как ты рассуждаешь. У тебя столько мыслей обо всем на свете. Ты всегда такой была. Ты совсем не изменилась.

О да, я изменилась, подумала я. Если я связно говорила с Акселем дольше, чем минуту, он поднимал руки и сообщал, что ему нужна пауза. Было так непривычно говорить не останавливаясь, глядя на Бьёрна, который не перебивал, а слушал, улыбался и кивал и лишь изредка вставлял какое-то замечание или поднимал чашку кофе со словами: «За это и выпьем!»

Бьёрн то и дело упоминал песни, которые для него были связаны со мной, но которых я никогда не слышала.

– Разве ты не слушала эту песню постоянно? – вдруг произносил он и брал пару аккордов на фортепиано на Оскарс-гате. – А эту? Эл Джерро? Она всегда напоминает мне о тебе.

Но ни одной из этих песен я не знала.

– Хммм… – отвечал на то Бьёрн. – Странно.

– Разве ты не понимаешь, у тебя масса иллюзий, не имеющих со мной ничего общего. Ты собрал все свои желания и надежды в некоем идеальном образе меня.

Тем не менее я замечала, отдавая себе в этом полный отчет, что мой обыденный, будничный образ вскоре уступил место этому загадочному существу, которое, судя по всему, все это время дремало в одном из моих укромных уголков и которое своим поведением перечеркивало все, во что я верила до сих пор.

Довольно скоро меня начали посещать такие мысли: что, если я возьму всю вновь обретенную энергию и радость, все, что пульсирует внутри во мне, что отбивает охоту выпивать по пять-шесть бокалов вина, смотреть запоем телесериалы и поглощать все остальное, что когда-то было способно утешить и успокоить меня, – что, если все это может вдохнуть жизнь в наши с Акселем отношения?

При помощи такой продуманной и контролируемой алхимии преступное могло стать законным, грязное – чистым, опасное – отрадным. Цель оправдывает средства. И мы могли бы продолжать наше путешествие по этому добродетельному, доброму, приятному и запретному пути вечно.

Время от времени Бьёрн пропадал с моих радаров. Первый раз это случилось в длинные июньские выходные, примерно через месяц после начала наших тайных отношений. Они арендовали на уик-энд дом в горах, куда отправилось все их семейство, включая четверых детей с их семьями. Уже вечером в среду Бьёрн писал мало и коротко. В четверг переписку инициировала исключительно я, он все еще отвечал, но только на конкретные вопросы и вместо сердечек он использовал дружеские иконки c поднятым вверх большим пальцем и смайлики. В пятницу в районе полудня он резко выпал из переписки, без всяких объяснений. В эфире воцарилась тишина. К вечеру пятницы я была убеждена: это конец.

В субботу вечером я думала о нем в среднем раз в три минуты.

К воскресному вечеру мог пройти целый час, прежде чем я вспоминала о нем, а проснувшись в понедельник утром и обнаружив безмолвный экран телефона, я заметила, что контуры образа Бьёрна стали расплываться. В понедельник вечером я решила: я свободна.

В тот же вечер пришло сообщение, написанное так же небрежно, как и самое первое сообщение когда-то. Оно состояло из одного-единственного слова, написанного со строчной буквы, без знаков препинания:

бессонница

Моя первая мысль была: не отвечай. Теперь, когда тебе так спокойно и хорошо. Не начинай заново.

Но внутри