Книга Соврати меня - Яна Лари

стекло. Сжимаю руки в кулаки, делая последнюю попытку разбудить здравый смысл, и, наконец, не выдерживаю. – Лады, паучонок. Опыт так опыт.

Я тебе, зараза, устрою опыт. Сама о большем попросишь.

Уже мягче надавливаю руками ей на плечи, усаживая в кресло. Развязываю пояс – бантик со своего в конец обнаглевшего подарка – и пару секунд не мигая рассматриваю едва прикрытое белым кружевом тело, старательно игнорируя восстание в шортах.

Её кожа – от силы на пару тонов темнее комплекта, парное молоко покрытое жемчужной плёнкой. И я бы не раздумывая сорвал эти лишние, совершенно неинтересные мне тряпки, если бы Маша не забыла срезать бирку. Волновалась, маленькая. Для меня старалась.

– Красивая, – встаю перед ней на колени, не узнавая свой голос. Пальцами невесомо веду по бледной шее, дурея от того как она смотрит. Заворожено, словно пойманный в клетку зверёк. Но я вижу, на дне расширенных зрачков медленно густеет томление и это зрелище выбивает из меня последние сомнения. Я выдержу. И докажу, что обладаю кучей скрытых качеств: верностью, выдержкой, искренностью. Но не всё сразу.

Подавшись вперёд, ласкаю дыханием ключицы, осторожно высвобождая из кружевных чашечек грудь: одну, затем вторую – налитую с подобравшимся кофейным соском. Её возбуждение усиливает ответное возбуждение. Порывисто провожу губами по Машиным губам, стирая с них дрожащий влажный воздух. Ещё не поцелуй, но уже нечто на грани тотального краха окружающей нас действительности.

– Безумно красивая, – шепчу в приоткрытые губы, отчего Маша делает резкий выдох.

Под моей рукой бешено колотится сердце, продирает осознанием насколько мы ещё далеко. Она – не осознающая происходящего, и я – понимающий, что пока ещё рано.

Неторопливым ласкающим движением тяну вниз лямки бюстгальтера, опускаясь поцелуями к левому плечу и дальше к впадинке между ключиц. Чем ниже, тем дольше и требовательнее впиваюсь в молочную кожу. До тёмной мути перед глазами, до первого сорванного со сладких губ стона.

Я чувствую её дрожь под своей ладонью, когда чуть сжимаю сосок между пальцами – та перемещается мне под кожу и обжигает вены.

Я захлёбываюсь исходящим от Маши запахом, когда добираюсь ртом до второй груди – слишком тонким, слишком невесомым, чтобы подобрать ему название: нега, страсть, вожделение? Да всё в месте и в тридесятой степени.

Кажется время стоит на месте, звенит паузой в шорохе стягиваемых трусиков, застывает в жадном созерцании каждого открывающегося мне участка её тела, а затем срывается вскачь как ретивая лошадь, вместе со скользящим прикосновением к моим плечам. Малышка хочет большего... Именно просит. Сама.

Ну нет, дорогая. Пока я "опыт", будет только по-моему.

Руками подхватываю стройные ноги и, раскинув их на подлокотниках кресла по бокам от себя, плавно подтягиваю Машу ближе. Реакция не заставляет себя ждать, она в смятении закусывает губу, отправляя меня одним этим стыдливым действием прямиком в чистилище.

– Знаешь, о чём я думал дни напролёт? – грею дыханием впалый живот. Со стоном наслаждения обвожу языком продолговатый пупок. Её мышцы доверчиво расслабляются, а ресницы опускаются, пряча лихорадящий предвкушением взгляд. Маша только тихо ахает, когда я медленно перебираюсь чуть ниже и продолжаю ласкать тёплыми выдохами гладкую кожу в самом сокровенном местечке её тела. – Я думал о тебе. О том, что буду чувствовать. И даже не подозревал, что ловить твои ощущения не менее вкусно.

– Мир, что ты делаешь?

Запоздалый вопрос больше звучит как жалобная просьба и мои мысли обрываются ровно там, где начинаются. Я чувствую губами её огонь, смакую всеми фибрами её вкус. Маша такая влажная, такая нежная, сочная, что мне бы на месте Адама было плевать на то запретное яблоко. Потому что это слаще запрета, это больше чем всё. Это – ощущение на грани эмпатии, когда каждый мускул реагирует на отзыв её тела, а кайф свободно гуляет от одного к другому.

Я чувствую себя как минимум художником, вырисовывая вокруг её клитора знак бесконечности, словно кисти используя то нижнюю – нежную – сторону языка, то более грубую – верхнюю. И гореть мне в аду, если это не самый отзывчивый холст на свете.

Я чувствую себя дирижёром, очерчивая кончиком языка чувствительный вход в её лоно: медленно, дразняще – так, чтобы Маша требовательно постанывала от удовольствия, бесстыдно выгибаясь мне навстречу. Чтобы ногти скребли подлокотники в поиске шаткой опоры – не для тела, но для разума, который, судя по участившемуся дыханию и бессознательным крикам, вот-вот её покинет. Такую неповторимую в своей для меня значимости, такую прекрасную в своей до меня жадности.

Кажется, прошло совсем немного времени, а её тело уже полностью мне подвластно. Я не тороплюсь. Язык скользит чуть плавнее вдоль разгорячённой чувствительной плоти, без нажима, но неотрывно, ни на миг не переставая дразнить тугой бугорок. Контрастом жёстко сминаю ладонями упругие ягодицы, желая продлить, приручить, проучить.

Она сама не отдаёт себе отчёт как беззастенчиво подсказывает чего хочет, как сбивает дыхание хриплой мольбой:

Пожалуйста... пожалуйста... пожалуйста...

Счастливой улыбкой касаюсь атласной кожи. С Машей я чувствую себя богом.

– Хочу тебя, – упрашивает она пересохшими губами. – Иначе хочу...

Забудь, дорогая. Нарочно не ввожу даже мизинца. Для опыта и этого предостаточно.

Но в остальном я наращиваю темп, теснее притираюсь губами, языком, сжимая упругие ягодицы так что пальцы сводит. Будут синяки. Много синяков. И пусть. Пусть вспоминает обо мне почаще, маленький ненасытный паучонок. Ещё одно движение, особенно тягучее... я слышу своё имя в крике-полустоне. Маша дрожит всеми мышцами, сводя меня с ума произведённым мною же эффектом.

Тишину нарушает лишь наше рваное дыхание и яростный трёхэтажный мат моего обделённого лаской члена, выраженный дичайшим гудением в паху.

– Что же ты со мной делаешь, Маша? – устраиваю голову на девичьем бедре, раздумывая, сильно ли её покоробит предложение облегчить примерно тем же способом и мои страдания?

Маша оставляет мой крик души без ответа, только поглаживает по волосам с удвоенной лаской, пока я чудом не задыхаюсь от нахлынувших картинок. В принципе, она сейчас выглядит на редкость покладистой...

– Ми-и-ир, дружище! Да ты задрал! Я слышу, что ты дома. Сколько можно звать?! – влетает голосом Димы мне в окно.

Буквально влетает – вместе с небольшим булыжником и ворохом битого стекла.

Проклял же меня господь друзьями...

– Не одевайся, я быстро, – подмигиваю нехорошо взбледнувшей Маше. – Кстати, ты мне поможешь закопать труп? Когда мы закончим. Или нет... лучше на закате.

Глава 24. Невозможное возможно

–