Книга Большие каникулы - Сергей Тимофеевич Гребенников

Гусева с электрички ссадили и привели в детскую комнату милиции за то, что он ехал с собакой? Обвинили его в нарушении правил пользования железнодорожным транспортом. А в классе его чуть ли не хулиганом обозвали. А ведь это совсем не так: собаку-то хозяева бросили на произвол судьбы. Ивану жалко стало, и он хотел ее отвезти за город, кому-нибудь на дачу. Может быть, приютит кто-нибудь как сторожевого пса. Есть же сознательные люди в Подмосковье. Так за что же Ивана хулиганом считать?

Меня тоже окрестили хулиганом за то, что я с балкона с зонтиком спрыгнул и угодил на тележку с кефиром. А ведь я хотел проверить — выдержит зонтик меня, как парашют?

Обидные слова всегда ближе лежат, вот за них и хватаются в первую очередь. Вот нам, Святой Троице, хотелось, чтобы кто-нибудь хотя бы в шутку назвал нас Космонавтами. Так ведь таких днем с огнем не сыщешь. А мы с удовольствием навсегда поменяли бы Святую Троицу на Космонавтов. Ведь наш бульдолет и сейчас в овраге находится. Мы ведь на нем уже делали полеты в космос. Можете спросить у Гусева и Хлебникова. Они подтвердят.

Не знаю, почему вы, Марианна Францевна, не любите наших ребят. Ребята у нас не хуже, чем в других школах.

Марианна Францевна, это письмо я передаю через Ивана Гусева. Я бы послал его вам лично, но не знаю вашего адреса. Иван Гусев — мой лучший друг. Вы не давайте его в обиду. Он не умеет защищаться словами, Иван все больше молчит, а над такими всегда смеются. А когда над тобой смеются, то кажется; что ты хуже всех. Это в цирке над клоунами смеяться можно, они для этого и учатся, чтобы людям весело было.

Если я что-нибудь не так написал, вы не сердитесь. Написал то, что хотел написать. До свидания.

Один из трех «святых» — Андрей Костров.

Проба ПШИКа

С чего начать?.. Привет, друзья! Я — дома. От вас я уже далеко. Когда мы с папой приехали на место, за нами был прислан «газик» с брезентовой крышей. Мама встречала нас у калитки. На колышках заборчика справа и слева от нее сушились крынки из-под молока. В первый день приезда я отсиделся дома. Мама никуда меня не пустила. Отмылись мы с папой от дорожной пыли, отдыхали. Мама разглядывала меня, как новый сувенир: то зайдет справа, то слева. Весь вечер я рассказывал ей, как изменилось Кунцево. Мама восторженно ахала, всплескивала руками.

Утром узнали ребята, что я приехал, и первым прибежал ко мне Семка. Веселый, радостный. Передал мне четыре цилиндрические батарейки, чтобы испробовать наш аппарат ПШИК-1.

— Ух, как я ждал тебя! — сказал он. — А сейчас Вилен к тебе примчится, ставь новые батарейки. Пойдем аппарат пробовать.

К приходу Вилена батарейки в аппарате были заменены. Отправились мы на поиски хорошего разговорчивого пса. Вилен сказал, что на соседней улице есть такой, Альмой зовут. Овчарка.

— Ну Альма так Альма. Давай Альму — нам все равно. — Подошли к дому, где живет Альма. Посмотрели через ограду. Есть такая. Лежит у крыльца. Я включил кнопку аппарата, настроил микрофон и направил его в сторону Альмы. Ждем. Молчит овчарка. Только уши подняла. Мы тоже молчим. Надоело нам ждать, когда она залает. Я попросил Вилена, чтобы он швырнул что-нибудь во двор (растревожить ее следовало). Вилен запустил камушек, а в это время хозяин овчарки на крыльцо вышел. Увидел нас, да как ругнется! Здорово у него получилось: с дерева аж два спелых яблока упали! Мы аппарат под мышку и бежать. Отдышались на другой улице. Стали новый план придумывать, куда нам податься. Вилен посоветовал к Сережке Бобрикову направиться. Махнули к Сережке.

Дом Бобриковых был на замке. В самой глубине двора стояла жилая собачья будка. Это было то, что нам надо. Вилен провел нас задами дворов. Там была подходящая дыра. Посмотрели мы в нее и увидели протянутую проволоку до самой калитки. Окна соседей выходили прямо на бобриковскую территорию. После мы узнали, что у соседей Бобриковых снимает комнату старушка из Киева. Она приехала с маленькой собачкой на все лето. Нам повезло. Огромный пес Полкан лежал возле будки, глядел на собачонку, которая сидела на подоконнике соседского дома. Собачонка негромко перелаивалась с Полканом. Судя по всему, разговор у них был мирный и задушевный. Мы пробрались через дыру в заборе и замаскировались в кустах малинника. Семка нетерпеливо дергал меня за руку и требовал: «Включай». Я щелкнул кнопкой. Полкан вздрогнул и обернулся. В аппарате раздалось тихое шипенье… И вдруг… Ребята, чудо! Мы услыхали их разговор. Аппарат переводил собачий лай на чисто, русский язык! Мы чуть не закричали «ура!». Маленькая кривоногая собачка со злой курносой мордочкой и очень визгливым голосом виляла обрубком своего хвоста. Потом мы узнали, что ее зовут Липси. Черненькая, гладенькая, и на ошейнике у нее было штук десять медалей. Семка шепнул мне: «Важная птица. Видишь, какое ожерелье у нее». Слышим: «Гав-тав-р-р, гав, гав» — это Липси спрашивала Полкана, почему он такой грязный и большой?

Полкан ответил: «Рыр-р, гав, гав».

Аппарат перевел:

— Потому что я дворняга и вырос на природе.

Полкан перевернулся на другой бок, отогнал хвостом назойливых мух и продолжал разговор с Липси. Он поинтересовался, откуда она появилась здесь и одна ли она приехала?

— Мой хозяин очень беспокоится о моем здоровье и привез меня с бабкой на природу, на свежий воздух.

— А бабка тебя любит? — спросил Полкан.

— Да, да, — ответила Липси, — она меня просто носит на руках!

— И ни разу не уронила? — поинтересовался Полкан.

Липси по-собачьи расхохоталась и чуть было не свалилась с подоконника.

— Ты, глупый пес Барбос, как можно меня ронять? Я же очень породистая, редкая собачка.

— А меня, — сказал Полкан, — еще ни разу никто на руках не носил. Тяжелый я больно. Правда, поднимали меня один раз на руки, когда в речку кидали. Но это было давно.

Вот, ребята, какой у нас ПШИК-1! С этим аппаратом мы чудеса делать будем! С животным миром тайн у нас не будет.

Решил я взобраться на дерево и поглядеть в окно, на котором сидела Липси, хотелось мне увидеть, кто там в доме, кроме бабки. Цепляюсь за сучки, карабкаюсь, а аппарат работает. Слышу, Липси шепчет Полкану:

— Смотри, какой-то балбес на дерево с чемоданом лезет.

Полкан взглянул.

— Это свой. Я его знаю. Он мне хлеба давал и по голове гладил.

Мне было приятно услышать