Книга Тайна старой монеты - Вильям Михайлович Вальдман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Носов спрятал лицо в ладони, и прошло не менее трех минут, прежде чем он снова взглянул на Туйчиева и спокойно сказал, что даст добровольные показания.
— Извечно страдаю я из-за желания помочь людям, — сокрушенно промолвил Носов. — Увы! И этот случай из той же серии. Когда Охотникова поделилась со мной и попросила помощи, я не мог отказать ей — матери, обеспокоенной судьбой единственного сына, которому грозила уголовная ответственность. — Он вздохнул и продолжил: — Короче говоря, я обещал помочь. По возможности... Не могу, понимаете, видеть слезы матери.
— Как дорого вы оценили ее слезы?
— Ну зачем вы так, у меня были расходы...
— Вы не ответили на вопрос.
— О, всего одна тысяча. Даром никто ничего не хочет делать, поэтому пришлось...
— Продолжайте по существу.
— Собственно, я все сказал. Остальное, как говорится, было делом техники, хотя исполнители проявили излишнюю инициативу и, кроме записей, еще магнитофон забрали.
— Только записи и магнитофон?
— Конечно, — в голосе Носова сквозило удивление.
— А рубль Константина?
Носов клялся, что даже не знал о существовании этой монеты.
— Скажите, Носов, — внезапно спросил Арслан, — зная о богатейшей коллекции профессора, обладателем которой, уверен, вы не отказались бы стать, почему не расширили задания своим исполнителям? Прихватили бы, так сказать, заодно. Как говорится, семь бед — один ответ. Вы не находите это логичным? — Туйчиев внимательно следил за выражением лица Носова.
— Простите, у нас, видимо, разная логика, — усмехнулся Носов. — Одно дело магнитофонная запись, другое — коллекция.
После того как Петрунин и Барабанов дали противоречивые показания по вопросу о том, кто из них остался с профессором наедине в тот вечер, Туйчиев надеялся, что Мезенцев внесет ясность в этот эпизод. Вместе с тем он был уверен, что данный факт вряд ли теперь может иметь значение, поскольку главным все же оставался вопрос о причастности к краже не кого-либо из нумизматов, а Носова и К°. Тем не менее следовало идти по всем версиям, в том числе и по очень туманным.
Туйчиев даже не мог предположить, какой крутой поворот сделает следствие после допроса Мезенцева.
— Знали ли вы, Игорь Павлович, о наличии у Зарецкого рубля Константина? — сразу спросил он Мезенцева.
— Разумеется, — ответил Мезенцев.
— Когда вы об этом узнали?
— Сейчас скажу точно... — Мезенцев задумался и после небольшой паузы сказал: — Это было в воскресенье, восьмого числа, когда мы собрались у профессора. Мы — это Петрунин, Барабанов и я. Собственно, инициатива исходила от Андрея. — Печально-скорбный Мезенцев вдруг оживился. — Я сейчас подумал, что несмотря на наше долголетнее знакомство, он раньше никогда об этой монете не говорил.
— Вы связываете с этим ее исчезновение?
— Что вы! Что вы! — протестующе замахал руками Мезенцев. — Мне просто показалось странным. Коллекционеры обычно с гордостью демонстрируют монеты из своего собрания. Впрочем, — лицо его опять стало печально-скорбным, — покойный профессор имел странности.
— Например?
— Например, хранил свою очень ценную коллекцию слишком уж открыто, не принимал элементарных мер безопасности.
— Пропадало у него что-нибудь прежде?
— Насколько мне известно — нет. По крайней мере, профессор никогда об этом не говорил.
— Итак, впервые вы увидели монету восьмого числа, а не довелось ли вам увидеть ее после этого?
— Да. Последний раз я видел ее накануне смерти профессора.
— Вы хотите сказать, что видели монету пятнадцатого числа? — выделяя каждое слово, чтобы скрыть охватившее его волнение, спросил Туйчиев.
— Совершенно верно. Я пришел в тот воскресный день к профессору около семи, несколько раньше Петрунина и Барабанова. Обычно мы собираемся где-то в половине восьмого. Мне хотелось поговорить с Александром Васильевичем по поводу прочитанной накануне книжки о рубле Константина. — Заметив недоумение Арслана, Мезенцев понимающе улыбнулся. — Вам это ни о чем не говорит? Так, ясно. — Он сделал паузу и продолжил: — В книге сообщалось, что наряду с подлинными рублевиками Константина имеют хождение довольно искусные подделки. Правда, и они обладают ценностью немалой. В книге была фотография подлинного рубля, и мне показалось, что виденный у Александра Васильевича рублевик... — Мезенцев запнулся. — В общем, мне показалось, что он несколько отличается. Я попросил профессора посмотреть еще раз на монету.
Мезенцев замолчал, давая понять, что он сказал все, но Арслан прервал его молчание вопросом.
— Профессор дал вам монету?
— Разумеется. Но если честно — не очень охотно.
— Какой же вы сделали вывод?
— Как вам сказать... Конкретно — никакой. Здесь требуется высококвалифицированная экспертиза. Но на мой взгляд — рубль у профессора был подлинный.
— Что было потом?
— Собственно, это и все. Я отлучился где-то на полчаса домой взять книгу о рубле Константина. Хотелось показать профессору. Когда вернулся, у Александра Васильевича уже сидели Барабанов и Петрунин, и о рубле Константина разговор не возникал.
— Скажите, Игорь Павлович, «скорую» вы встречали с кем-нибудь или сами?
— Нет, не один. Спустился я первый, а потом... — Он задумался и, виновато улыбнувшись, сказал: — Со мной был... Честно говоря, я помню точно, что со мной был кто-то, но никак не припомню — кто именно. Мне помнится, что со мной и Барабанов был, и Петрунин... По очереди, что ли, — рассуждал вслух Мезенцев. — Нет, точно сказать не могу. Сильное волнение, короче — экстремальная ситуация, потому на окружающее не очень обращал внимание.
— Кто закрыл дверь квартиры Зарецкого?
— Трудно сказать, мы шли за носилками, а когда вышли на площадку, кто-то из нас захлопнул дверь. Возможно, и я. Не помню. У Андрея, мы знали, был ключ.
— Как вы полагаете, кто мог взять монету?
Мезенцев ответил, не раздумывая:
— Убежден: ни Петрунин, ни Барабанов не причастны.
Показания Мезенцева снимали подозрения с Носова и «заочников», потому что монета оставалась на месте еще целые сутки после того, как были похищены магнитофон и записи. Арслан вспомнил, как во время допроса Носова, когда речь зашла о рубле Константина, он неподдельно удивился и воскликнул: «Так, значит, он был у профессора?!» Ему показалось тогда, что Носов был искренен в своем изумлении, и теперь он с удовлетворением отметил, что не ошибся в оценке. В тот момент почти все