Книга Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2 - Николай Александрович Митрохин

от своего звания при их давлении.

Основные положения реформы были сформулированы московским «вором в законе» Анатолием Черкасовым (Толей Черкасом), чье лицо на фотографиях 1970-х годов весьма похоже на фото Леонида Брежнева. Черкасов к тому же был представителем поколения фронтовиков, имея за службу во фронтовой разведке в годы ВОВ два ордена и пять медалей[322].

Нетрудно заметить, что такая серьезная реформа уголовного мира совпала по времени с «косыгинской реформой», приходом на должность главы МВД Николая Щелокова и периодом брежневских кампаний по внутренней стабилизации советского общества. Однако для более глубоких исследований этого вопроса необходимо дождаться открытия архивов МВД и, возможно, ГРУ. По мнению петербургского журналиста Дмитрия Запольского (тесно общавшегося с представителями организованной преступности в 1980–1990-е годы), именно ГРУ со времен ВОВ курировало в советской правоохранительной системе сообщество «воров в законе» и имело регулярные контакты с его лидерами[323].

Оформление контроля оргпреступности над теневиками растянулось на 1970-е годы и официально было завершено на совместном съезде в Кисловодске в 1979 году. Там был установлен максимальный объем отчислений от теневиков уголовникам за покровительство — 10 %[324].

Однако подобное «силовое предпринимательство» на этом этапе было каплей в море куда более массовых криминальных практик, совершаемых мелкими организованными группами. Их бурный рост и увеличивающийся размах хищений в течение 1970-х годов били как по рядовым гражданам (например, если работники заводских, учрежденческих и школьных столовых ежедневно килограммами воровали масло и мясо, которые должны были очутиться в тарелках массовых категорий потребителей), так и по экономическим отношениям предприятий, которые уже не могли выполнять свои обязательства.

Особенно тяжелая ситуация сложилась при транспортировке грузов, в том числе продукции гражданского машиностроения и потребительских товаров, по железной дороге и морским транспортом[325].

Анатолий Черняев приводит в дневнике свои впечатления от совещания Секретариата ЦК в конце января 1980 года:

В прошлый вторник обсуждался вопрос «О хищениях на транспорте». Я буквально содрогался от стыда и ужаса. Три месяца работала комиссия ЦК под председательством Капитонова. И вот что она доложила на Секретариате:

За два года число краж возросло в два раза; стоимость украденного — в 4 раза;

40 % воров — сами железнодорожники;

60 % воров — сами работники водного транспорта;

9–11 000 автомашин скапливается в Бресте, потому что их невозможно передать в таком «разобранном» виде иностранцам;

25 % тракторов и сельскохозяйственных машин приходят разукомплектованными; 30 % автомобилей «Жигули» вернули на ВАЗ, так как к потребителю они пришли наполовину разобранными;

на 14 млрд рублей грузов ежедневно находятся без охраны;

охранники существуют, их 69 000, но это пенсионеры, инвалиды, работающие за 80–90 рублей в месяц;

воруют на много млрд рублей в год;

мяса крадут в 7 раз больше, чем два года назад, рыбы в 5 раз больше.

Заместитель министра внутренних дел доложил, что в 1970 году поймали 4000 воров на железной дороге, в 1979-м — 11 000. Это только тех, кого поймали. А кого не поймали — сколько их? Ведь поезда по трое суток стоят на путях без всякого присмотра, даже машинист уходит.

Несчастный Павловский (министр) опять каялся, как и на Пленуме. Просил еще 40 000 человек на охрану. Не дали.

Обсуждение (ворчание Кириленко, морали Пономарева в духе большевизма 20-х годов — «как, мол, это возможно! Это же безобразие! Где парторганизации, профсоюзы, куда смотрят») поразило всех полной беспомощностью.

[Между прочим, когда Б. Н. призывал «мобилизовать массы для борьбы с этим безобразием», Лапин (председатель телерадио), саркастический старик, сидевший рядом со мной, довольно громко произнес: «Ну, если массы мобилизуем, тогда все поезда будут приходить совсем пустыми!»[326]]

В таких условиях мелкие хищения или привычные методы обмана покупателей и клиентов могли переходить в прямое и систематическое воровство, превышающее размер «мелкого» хищения для личных нужд и подразумевающее регулярную последующую перепродажу. Они становились основой для устойчивых криминальных схем, при которых создавались хорошо организованные банды или мощные коррупционные холдинги, действующие в рамках легальных государственных структур. Например, арестованная в 1982-м и расстрелянная в 1983 году директор Геленджикского треста ресторанов и столовых Берта Бородкина, у которой при обыске дома было изъято полмиллиона рублей наличностью, заставляла всех без исключения сотрудников своего треста, имевших доступ к клиентам, — от швейцаров до директоров ресторанов — платить вверх по цепочке. Сама она платила немалые (150 тыс. рублей за два года) взятки первому секретарю горкома[327].

Тем не менее плохую работу МВД и его фактическое покровительство организованным группам расхитителей во многом компенсировала деятельность прокуратуры и КГБ. Они в целом не были коррумпированы (по меркам своего времени), поэтому могли контролировать, чтобы мелкие и средние хищения не переходили в крупные, не позволяли накопить значительных состояний, создавать слишком уж большие криминальные группы и объединения.

Кроме них, в советском обществе существовали и другие контрольные механизмы. Собственно, центральный и местный аппарат партийной и государственной власти, пресса, депутаты, Комитет народного контроля, популярный институт обращения граждан с жалобами и доносами в различные органы также являлись дополнительными факторами, ограничивающими активность коррупционеров и расхитителей, пусть они нередко и недооценивались преступниками. И наконец, как говорилось выше, с 1962 года наказанием за хищение в крупных и особо крупных размерах был расстрел, который реально применялся на практике. За менее крупные хищения можно было угодить в тюрьму на срок до 15 лет (о подобных делах регулярно сообщалось в центральной и местной прессе). Это, можно предположить, тоже играло роль сдерживающего фактора для желающих заняться масштабными и регулярными преступлениями.

Однако без твердой позиции политического руководства страны контрольные системы ослабевали. К концу 1970-х годов ситуация с коррупцией и хищениями в отдельных сегментах экономики и в отдельных регионах вдоль южной границы СССР стала настолько нестерпимой, что с 1978 года прокуратура СССР и КГБ под непосредственным кураторством членов Политбюро начали ряд масштабных расследований, закончившихся громкими процессами и расстрелами организаторов криминальных схем[328].

Самым известным из них стало «рыбное дело» об организованной схеме хищений в системе торговли рыбой и рыбопродуктами, особенно в сети магазинов «Океан». По нему были приговорены к расстрелу заместитель министра рыбной промышленности Владимир Рытов (у него изъяли более 300 тыс. рублей наличными) и ряд его подчиненных, которые, в частности, торговали черной икрой за границу и вывозили полученные прибыли за рубеж[329]. Дело сочинского магазина «Океан» стало одним из источников большого сочинско-краснодарского дела о системной коррупции и незаконном предпринимательстве. Оно доследовалось в полную силу уже после смерти Брежнева, и