Книга Девочка с перчиками - Екатерина Вильмонт

– Вы пробовали когда-нибудь настоящий алтайский мед?

– Пробовал! Я в юности бывал на Алтае, сказочные места...

– Вот, пейте, только маленькими глоточками.

– Спасибо! Маргарита Семеновна, я там на полке видел книгу Леонтия Зноя. Вы ее читали?

– Да, конечно, очень он душевно пишет, я вся исплакалась. А что?

– Да нет, просто я много о нем слышал, а читать не читал.

– Ну, это, мне кажется, вообще не для мужчин.

– А, понял.

– Ой, Тима, а вы ведь не просто так спросили, я чую...

– А ну его, – махнул рукой Тимофей. – Ох, и вправду спать захотелось, спасибо, пойду!

– Вас разбудить?

– Нет, спасибо, я всегда просыпаюсь когда мне надо. Доброй ночи!

Ответом ему был тяжкий вздох.

Она так и не заснула. Рано утром, пока Тимофей спал, попыталась привести себя в божеский вид, но где там... В ее возрасте такие переживания и бессонная ночь бесследно не проходят. И все-таки контрастный душ, горячий компресс, маска и килограммы косметики сделали свое дело. Вроде и ничего еще... Она позвонила на работу и предупредила, что сегодня не придет, оделась и пошла на кухню, готовить завтрак для «лучшего из мужчин». Минут через десять Тимофей явился на кухню, чисто выбритый и уже одетый. Правда, рубашку он надел вчерашнюю. Не беда, решил он.

– С добрым утром, Маргарита Семеновна. Далось поспать?

– Да где там! Садитесь, Тимочка.

– Спасибо, как вкусно пахнет! И, между прочим, выглядите вы отлично!

– Ай, бросьте! Вам кофе или чай?

– Кофе, если можно.

– Можно, почему нет? Вы такой воспитанный, прелесть просто! Мальчик из хорошей семьи, да?

В ответ он с улыбкой развел руками.

– Ватрушки будете? Через три минуты выну из духовки.

Тимофей наслаждался. Они завтракали на кухне, на покрытом яркой скатеркой столе, еда была простая, калорийная и невероятно вкусная.

– На вас приятно смотреть, – она вдруг погладила его по голове. – Вы с таким удовольствием едите... я так люблю, когда мальчишки хорошо едят.

Ему вдруг страшно захотелось уткнуться носом в пышную грудь этой женщины, от которой веяло теплом, которого ему так не хватало. В родительском доме он вовсе не был обделен теплом и любовью, но когда умерла бабушка, а отец ушел от матери, она вдруг решила, что мальчика надо воспитывать жестко, без сантиментов... Однажды – ему было тогда лет семь, его крепко обидели во дворе, он не подал виду, но, придя домой, расплакался, было жалко себя, и, когда мать пришла с работы и увидела заплаканные глаза, она не приласкала его, не спросила, что с ним, а только сказала: «Тима, ты мужчина, помни это!»

А ему тогда вовсе не хотелось быть мужчиной, а хотелось выплакаться на груди у мамы, которую он обожал, несмотря ни на что.

– Что, мальчик, у тебя тоже несладкая жизнь? – еще раз погладила его по голове Маргарита Семеновна.

– Да нет, что вы, у меня, слава богу, все в порядке.

– Но тебе кисло, одиноко и некому об этом рассказать, да? Мне можно. Знаешь, Пашкины друзья всегда прибегали ко мне со своими детскими бедками. Янка вот тоже... Ой, ничего, что я говорю вам «ты»?

– Это приятно, говорите. Мне с вами так легко и уютно...

Она засмеялась и снова погладила его по голове.

– Знаешь, Тима, правду говорят – нет худа без добра. Вот, кажется, ситуация у меня хуже некуда, кругом кошмар, и вдруг судьба посылает мне тебя... Ты так помог мне вчера... так поддержал... Вроде бы совершенно чужой человек, а я почувствовала в тебе родственную душу. А сейчас увидела, что и тебе, такому сильному здоровому мужику нужна поддержка, я пока не знаю, в чем, но если припрет, ты же мне скажешь? Правда? Только помни – ты всегда можешь на меня рассчитывать, ладно?

Тимофей с трудом проглотил подступивший к горлу комок. Черт знает что!

Квартира Яны была более чем скромной. На окнах стояли горшки с пресловутыми перчиками. На круглом столе в большой вазе засохший букет роз. Наверное, еще от Мишки... В квартире было чисто и замечательно пахло, он не мог определить, чем именно, но хотелось вдыхать и вдыхать этот запах. Он сел за стол, а Маргарита Семеновна деловито собирала вещи.

– Тима, как думаешь, кипятильник взять?

– Что? – словно очнулся он. – Кипятильник? Зачем?

– Как зачем? Чай пить.

– Ох, боюсь, ей сейчас не до чаепитий.

– Да, ты прав, дорогой. Ой, Тима, смотри, что я нашла в ванной! – она протягивала ему раскрытую ладонь, на которой лежало Янино кольцо. – Эта растеряха забыла его на раковине. Вот, хоть что-то на память осталось, она же с первого взгляда влюбилась в это колечко. По-моему, это хороший знак, правда?

– Я тоже так думаю, – кивнул Тимофей.

– Знаешь, возьми его и скажи ей, что это ты его нашел.

– Господи, зачем?

– Так надо, я чувствую! Ну вот, кажется, все собрала. Сейчас только цветочки полью и поеду к ней.

– Я поеду с вами, отвезу вас.

– Вот спасибо...

Как ему не хотелось уходить отсюда. В прихожей он вдруг увидел брошенные на спинке стула джинсы. Маргарита еще замешкалась в комнате, а он вороватым движением приподнял эти джинсы и обнаружил, что они, конечно же, сняты вместе с колготками. И вдруг такая волна восторга и счастья накрыла его, что даже голова закружилась. Я люблю ее! И гори оно все синим пламенем! А как же Мишка? А что Мишка? Он предпочел ей каменных истуканов острова Пасхи!

– Ну, Тима, пошли! Что это с тобой?

– Знаете, есть такая хохма: кто первый встал, того и тапки?

Она внимательно посмотрела на него и понимающе кивнула.

– Молодец, Тима! Так держать!

Вид Яны ужаснул Маргариту Семеновну.

– Матерь божья, Янка!

Яна открыла глаза.

– Тетя Рита!

– Ты молчи, я все знаю! И поверь, я его прокляла, не будет ему счастья, ох не будет! К тебе менты уже приходили?

– Нет, но я им ничего не скажу.

– Ты уверена, что это правильно?

– Конечно. Бог с ними, с этими драгоценностями, не в них счастье. Я-то еще легко отделалась, вам, я думаю, хуже!

– – Знаешь, мне было так хреново, я ведь подозревала, что этот старый пень что-то затевает, он мне говорил, что нашел какого-то безумно богатого и щедрого покупателя на твои цацки, а у самого глазки какие-то масляные, шкодливые были. Поэтому когда позвонил этот твой Тима, я сразу поняла... Думала, умру от стыда и горя, а он ко мне приехал, мы поговорили...

– И что?